Женщина перевела взгляд из неведомой дали на собеседника и улыбнулась ему.
– Мы с самого начала обсуждали возможность переселения в восточные земли,– она вернулась за стол и села напротив, разливая остывший чай по чашкам.– Подальше от очага заражения, всяких тварей и, как ты говоришь, прежних людей…
– Почему ты не ушла?– Оррик осторожно взял чашку и подул на нее. Роденты уважали горячее питье, воспринимая его как часть таинства. Очень любили созерцать подымающийся пар, трепетно вдыхали его. При этом решались притрагиваться лишь к слегка теплому питью, в остальное время просто наслаждаясь церемонией.
– Я? К тому времени я уже устала от большой семьи и ее проблем. Нас было больше восьмидесяти. Большая семья. Все разные. Все сложные. Я хотела уйти и побыть какое-то время одна. Совсем одна. Вот такая возможность и представилась. Я осталась, чтобы наутро уйти в другую сторону. Так поступили еще несколько матерей со своими детьми. Но наутро военные исчезли. И никуда уходить уже не надо было. Ушли и большая семья, и угроза…
– Но как ты осталась одна?– напомнил о себе Оррик, когда задумчивость женщины слишком затянулась.
Ольга какое-то время всматривалась в охотника, словно не могла сосредоточиться и разобрать смысл слов:
– Так я зачем позвала,– наконец собралась она с мыслями.– Наша семья… мы все умеем чувствовать друг друга на расстоянии. Так, что-то сложно уловимое, неосязаемое. Кто-то делает это лучше, кто-то хуже. И недавно я почувствовала перемену. Большую беду. Я не уверена в своих… чувствах. Но беспокойство растет и съедает меня. Мне нужно отправиться на восток, отыскать других, повидаться с девочками, понять, что происходит. Это долгий путь, и я не могу уйти пока не позабочусь об одном важном деле.
Охотник отставил чашку и сел ровно, готовый слушать то, ради чего пришел.
– Мой сын, Валерий… уже давно ушел куда-то на север,– Ольга говорила медленно, подбирая слова.– Он закрылся от меня, и я не могу его чувствовать. Когда-то твой дед рассказывал мне, что у него есть связь с Валерой, что может найти его для меня. Я не то чтобы не поверила. Он был очень привязан ко мне и проявлял больше участия, чем стоило. Но когда ты ребенком жил у меня, часто говорил во сне и рассказывал потом свои сны. Я поняла, о чем говорил твой дед. У тебя была связь с Валерой, и ты видел его глазами. Ты что-нибудь помнишь об этом?
Оррик молчал.
Больше всего в жизни он боялся того проклятия, о котором вспомнила женщина. В их роду это называли Присутствием – даром, который передала Одноухая своим прямым потомкам. Дар передавался только одному в поколении – старшему ребенку. И становился его проклятием. Оррик чувствовал не только Валерия, видел его глазами, слышал его мысли. Он чувствовал и Ольгу. Будучи ребенком, эту связь с женщиной он воспринимал естественно, почти не замечал. А яркие сны о заснеженных краях понимал, как сны и фантазии.
Но когда вернулся к родентам, был напуган Присутствием. Оррик по-прежнему ощущал мысли и чувства Ольги, словно жил рядом с ней, в ее голове. Он мог видеть ее глазами, мог переживать то, что чувствовала она, мог вспомнить то, что помнила она. Джиррар тогда объяснил ему, что происходит, и рассказал правила.
Отец считал, что роденты обрели свой разум благодаря дару Присутствия. Одноухая была первой, кто сумел войти в разум Ольги, а затем и ее сына. Но ни Ольга, ни Валерий не чувствовали постороннего присутствия в своей голове, и даже не подозревали о нем. Так и должно было остаться. Этим даром стоило пользоваться осторожно и умело, держать под контролем. Тогда он может стать источником бесконечной мудрости и знаний. Но злоупотреблять им было опасно.
