3. Предсказания и Апокалипсис в пророческой беседе Иисуса
Прежде чем мы начнем обсуждать апокалиптическую часть пророческой беседы Иисуса, попытаемся обобщить то, о чем мы уже говорили.
Прежде всего, это предсказание разрушения Храма, а у Луки еще и ясное предсказание разрушения Иерусалима. Однако очевидно, что смысл предсказаний Иисуса сводится не к внешним военным действиям и разрушениям, а к концу Храма в истории спасения. Храм становится «пустым» домом, он перестает быть местом пребывания Бога и искупления Израиля и всего мира. Время жертвы, установленной Моисеевым Законом, прошло. Мы видим, что формирующаяся Церковь задолго до внешнего падения Храма знала об этом радикальном повороте истории и что при всех разногласиях относительно того, какие из иудейских обычаев следует сохранить и является ли их соблюдение обязательным для язычников, дискуссии по поводу Храма не возникало. В момент распятия Христа время жертвы истекло.
Далее мы видели, что ядром эсхатологической Вести Иисуса является возвещение «времен народов», когда Евангелие будет проповедано всему миру и всем людям. Только тогда история достигнет своей цели и придет к завершению. Все это время Израиль сохраняет свою миссию. Господь держит его в Своих руках и в назначенный час, когда число язычников достигнет полноты, спасет «весь Израиль». То, что мы не можем вычислить историческую продолжительность этого периода, общеизвестно, и этому не нужно удивляться. Но то, что «евангелизация язычников» стала неотъемлемой задачей учеников, становится все очевиднее благодаря, прежде всего, особому наказу, который Павел получил от Воскресшего. Отсюда следует вывод, что «время язычников» еще не является мессианским временем в смысле великих спасительных обетований, но временем истории и ее страданий и одновременно временем надежды. «Ночь прошла, а день приблизился» (Рим 13, 12).
Мне представляется очевидным, что многие притчи Иисуса, например притча о неводе (Мф 13, 47–50) или притча о пшенице и плевелах (Мф 13, 24–30), говорят именно об этом времени Церкви. В ближайшей эсхатологической перспективе они не имеют смысла.
В качестве побочной линии мы рассмотрели адресованный христианам призыв к бегству из Иерусалима ввиду грядущего подробно не описанного осквернения Храма. В историчности этого бегства в заиорданскую Пеллу нет причин сомневаться. Эта достаточно второстепенная деталь имеет, тем не менее, важное значение: неучастие христиан в военной обороне Храма, превратившей святое место в крепость и театр жестоких военных действий, точно соответствует позиции, которую избрал Иеремия во время осады Иерусалима вавилонянами (см. Иер 7, 1–15; 38, 14–28).
Йоахим Гнилка обращает внимание, прежде всего, на связь этой позиции с главной мыслью Вести Иисуса: «Участие иерусалимских христиан в войне представляется в высшей степени невероятным. Палестинское христианство хранило память о Нагорной проповеди. Они должны были знать заповеди Иисуса о любви к врагам и отказе от насилия. Мы также знаем, что они не участвовали в мятеже в годы правления императора Адриана» («Nazarener», S. 69).
Другим существенным элементом пророческой беседы Иисуса является предостережение от лжемессий и апокалиптических мечтаний. С этим предостережением связан призыв к трезвению и бодрствованию, который мы слышим в ряде притч, особенно в притче о мудрых и неразумных девах (Мф 25, 1–3) и в словах Иисуса о бодрствующих привратниках (Мк 13, 35–36). Именно эти слова ясно показывают,
