Иларiя. Роман-предведение - страница 9
Так, в 14 лет я поступила послушницей в этот монастырь, который вскоре стал для меня родным домом на этой земле. Сестра и брат оказали мне большую помощь в моем решении. Как я теперь понимаю, мы все трое хотели помочь русскому народу, но разными путями. Брат, купив камнедробилку, стал продавать гальку и щебень московским строителям. Предприятие было успешным. Полдеревни мужиков перестали пить водку и пошли работать к нему. Получая хорошую копейку, их семьи вздохнули свободно. Брат стал известным промышленником. Я приняла постриг в монахини, и наш монастырь стал невиданным доселе центром обучения и благотворительности. Мы содержим две воскресные и одну церковно-приходскую школы, помогаем бедным, открыли первый в России военный госпиталь в монастыре. Да всего и не перечесть. А старшая сестра стала революционеркой.
Это моя боль, моя трагедия, я каждый день молюсь за нее. Теперь Вы понимаете, почему я встревожилась, когда передали, что сестра во Львове. Она очень опасная террористка-революционерка.
– Извините, матушка, – спросил Деревянко, – Вы похожи?
– Да, сходство есть, но мы не близнецы.
– Если еще одна такая красавица появится в городе, то это не ускользнет от моего внимания, тем не менее, я попрошу оповестить меня, если сестра обратится к Вам.
Илария отрицательно покачала головой.
– Не старайтесь показаться хуже, чем Вы есть на самом деле, – неожиданно резко проговорила игумения, – выполняйте свою работу, а я буду делать свою. Сестры должны помогать друг другу.
– Если поможете сестре, тогда Вы станете соучастницей.
– Какой Вы еще максималист, – невольно улыбнулась монахиня, – запомните, Господь управит так, как это нужно Ему, в этом и будет заключена высшая справедливость.
Вздохнув, подполковник кивнул. Он предпочел не ссориться с влиятельной игуменией.
У подошедшего Баранова вдруг перехватило дыхание, когда он увидел улыбку Иларии, адресованную Деревянко. Тот показался ему вором, крадущим чужое счастье.
Но Баранов не имел не только никаких прав на эту женщину, он не имел даже намека на них, более того, он понимал, что ни он, никто другой, никогда не смогут ни обнять ее, ни хоть как-то приблизиться к ней. Баранов страдал, еще не понимая, что его посетило чувство, которое включает и огромное счастье, и страшную пытку, и сокровенную мистерию, и непостижимую загадку. Это чувство полностью меняет судьбу человека, бросая его в темноту ревности или поднимая на вершины духа. Называется оно Любовь.
– Матушка, – глухо проговорил Баранов, – меня опять откомандировали в контрразведку, а ведь я обещал Спиридовичу помочь Вам с подарками.
– Послушайте, подполковник, отпустите поручика на один день. Он поможет раздать подарки и проводит меня. А то, боюсь, не справлюсь. К тому же, обещания надо выполнять, особенно данные генералу, – с искоркой смеха в глазах попросила Илария.
– Как прикажете, – Ваше Высокопреподобие, – мрачно согласился Деревянко.
У Баранова в голове неожиданно зазвенели колокольчики, и он подумал: «Завтра я ее увижу, а там… что будет, то будет».
Через день, на коспиративной квартире, Деревянко втолковывал поручику оперативную ситуацию в городе и на фронте.
– Львов разложен контрабандой и немецкими деньгами. Проведенные обыски, временное интернирование недовольных и даже показательные порки людей, расклеивавших антирусские листовки, проведенные комендатурой, никаких особых результатов не дали. Что-то мы делаем не так и, пока не можем добраться до резидента германской разведки. Пришел приказ – готовиться к наступлению. Прорвемся на Венгерскую равнину, а оттуда откроется дорога на Вену.