Кстати, и этот забавный случай служит свидетельством тому, что в семье Мордаевых очень внимательно относились к воспитанию детей. Казалось бы, семья была большая, детей много, отец семейства тяжело работал с раннего утра до позднего вечера, чтобы всех прокормить. К вечеру, наверное, с ног падал от усталости. Мог бы и не входить в подробности – хорошо читает дочка или плохо. Ходят дети в школу – и ладно. А Алексей Мордаев, оказывается, и учебу детей старался держать под контролем, не мог допустить, чтобы его дети выросли глупее других. Заметил, что дочка отстает в учебе – сам взялся с ней заниматься.
Глава 6. МАРИЯ – МЛАДШАЯ ДОЧЬ
Младшая дочь стариков Мордаевых Мария Алексеевна (дома ее звала Маня) сохранила совсем другие воспоминания о жизни с родителями. По ее мнению, семья жила вполне благополучно, никто не работал через силу, отец был сильный, крепкий, уверенный в себе, но совсем не строгий. Дочку свою Маню баловал и все шалости ей прощал. Она рассказывала: поссорилась с подружкой, чего-то не поделили. Отец подружки пришел к ее отцу разбираться, говорит: «Я твоей девчонке косы оборву, если еще так сделает». А отец в ответ: «А я, если мою тронешь, твою девчонку за ногу возьму и вон через ту крышу переброшу». И весь разговор. Среди односельчан Алексей Мордаев пользовался авторитетом, за словом никогда в карман не лез, поэтому Маня под защитой отца прекрасно чувствовала себя и в семье, и в деревне. Разумеется, этому были свои причины.
Во-первых, напомню, Мария родилась в 1906 году. Когда она подросла, старшие дети уже были взрослыми, в семье не жили, поэтому, наверное, уже не требовалось чрезмерно много работать, чтобы прокормить семью. Во-вторых, вполне возможно, что к этому периоду времени родителям удалось накопить кое-какой экономический потенциал, и в этом смысле жизнь тоже была уже более спокойной. В-третьих, и это, я думаю, также играло свою роль, Мария более чем кто-либо другой из детей была похожа на отца – и внешностью, и характером. До глубокой старости волосы вокруг ее упрямого лба норовили завиться колечками. Но самое главное – Мария имела крутой и решительный нрав, острый язык, собственное мнение по любому вопросу, свою правоту всегда старалась доказать, в споре никому не уступала.
Так сложилось, что мне пришлось очень тесно общаться с Марией Алексеевной в течение примерно двадцати лет – с начала 60-х годов, когда я была еще маленькой девочкой, до 1980 года, до последних дней ее жизни. Моя бабушка, а потом и мои родители всегда принимали самое горячее участие в ее нелегкой судьбе. Она постоянно жила в селе Видогощи, расположенном там же на Волге, примерно в 10 километрах от Едимонова. Ее сын с семьей жил в Волгограде. У Марии Алексеевны никак не складывались отношения с невесткой, женой сына, она время от времени ездила в Волгоград в надежде, что все наладится, но ничего не налаживалось, и она, обиженная, расстроенная, возвращалась назад. Мария Алексеевна приезжала к нам в Москву как домой, иногда живала подолгу. Мы считали ее практически членом нашей семьи. Мои мама и отец всегда старались по мере сил помогать ей в решении ее сложных жизненных проблем. Пока я училась в школе, и моя бабушка Екатерина Алексеевна была жива, мы с ней ежегодно летом проводили один – два месяца у Марии Алексеевны, в ее доме в деревне Видогощи. Я с детства называла ее тетей Маней, в письмах писала ей: «тетя Манечка». И ей, как мне казалось, это нравилось. Потом, будучи старшеклассницей, студенткой, я часто приезжала к ней и на отпуск, и на каникулы, и на выходные. Когда она стала хворать, мы все старались помочь, чем могли: ездили за ней в деревню, привозили ее в Москву, провожали в Волгоград к сыну, встречали из Волгограда, мы с мамой навещали ее в больнице в селе Городня и т.д. Так и жили, можно сказать, одной семьей.
