– В документалке их показывают часто. И ни один такой не оказался виновен.
– А вот о планшете проговорился. Только я не понял. Думал, железка эта, время убивать.
– Планшет для рисования, – буркнул Зверев. – Только на какой черт он ей?
– Фантомные боли. У него. Самого себя обманывал.
– Похоже. Везло ему, конечно. И еще этот Ермолаев под руку попался.
– Самое смешное, что нелюдю даже врать не пришлось, сказал как есть.
– Видать, любит жену. По-своему, – прошептал Зверев.
– Упаси бог от такой… любви, – Грановский запнулся. – По крайней мере во второй раз не отвертелся. Заметь я портрет тогда, когда он прикончил Иру Котову, двух последних жертв не было бы. У нее даже фото нашли, на котором она с Викой Коробченко. Да и раскалываются такие легче. В душе все равно хотел, чтобы о его горе узнал весь свет. Молодец, Миша, что обратил внимание.
Он посмотрел на Зверева, пытавшегося сдержать неуместную ухмылку.
– Чего лыбишься?
– Просто подумал. Не обманула статистика. Он и впрямь оказался в близком окружении. Ближе было некуда, – Зверев взглядом указал на письменный стол.
Грановский нажал на звонок. Часы показывали семь минут восьмого.
Лера открыла дверь, одетая по-парадному. В вечернем платье, волосы завиты, на шее поблескивала огоньками маленьких бриллиантов подвеска. Серебряная. Подарок от шурина на их с Виталием свадьбу.
– Чего ты заявился, мы в театр сегодня, – удивленно заговорила Лера.
– Так просто, – пожал плечами Грановский.
– Ну, вместе спустимся.
Вскоре в прихожей показалась Марианна. Прежде чем снять с вешалки куртку, она помахала отцу рукой. Что-то сразу бросилось Грановскому в глаза, но на этот раз он долго не терзался неясными клейкими чувствами. На шее дочери блестела новая золотая подвеска.
На службе у Провидения
Евгения Якушина
#одна_жертва
#пять_книг
#двадцать_четыре_часа_чтобы_найти_убийцу
– Сие распоряжение, – занудно гнусил нотариус, не обращая внимания на тревожные перешептывания наследников, – учинено мною по собственному моему произволению, в полном уме и совершенной памяти, подписано моею рукою и утверждено уполномоченным нотариусом Силантием Никодимовичем Чижовым. Года 1896, месяца…
– Хватит! – истерический возглас Татьяны Ивановны, тощей, нескладной, конопатой молодой дамы, оборвал монотонное чтение. – Я всю жизнь была ему любящей дочерью, терпела его эгоизм! А он даже не упомянул меня в завещании!
Разрыдавшись, она кинулась в объятия сидящего рядом мужа.
– По закону вам полагается одна восьмая стоимости имения, – бесцветным голосом сообщил нотариус, а после обратился к вдове: – А вам, сударыня, одна седьмая…
Двадцатичетырехлетняя вдова, Софья Романовна, ничего не ответила. Прямая как жердь и белая как мел, она сидела недвижимо и лишь кусала идеальной формы губы.
Развалившийся напротив нее сын покойного – смазливый двадцатилетний оболтус в изрядном подпитии – грубо расхохотался:
– Как батюшка нас всех, а? Старый сквалыга! Чтоб его черти!..
– Сергей, замолчи! Это неприлично! – пресек недосказанное проклятье солидный лысеющий господин средних лет, величественно опиравшийся о спинку стула, на котором тихо всхлипывая и утирая глаза восседала его дородная миловидная супруга.
Это были брат покойного Андрей Петрович Литке и его жена Варвара Альбертовна.
– Тебе, Серёжа, по крайней мере достанется поместье… Ах, Ванюша-Ванюша! Как ты мог?! Все деньги! Всю коллекцию «на благо общества в полное распоряжение Императорской Академии художеств»… Идеалист!
