– Не полноценная психотерапия, конечно, я ведь только учусь, но это может помочь.
«Нет, нет. Иногда боль лучше ни с кем не делить. Иногда лучше справляться с ней в одиночку».
– Это плохая идея.
– Ты только что сказала фразу, которая должна быть написана на двери в нашу комнату! Наш девиз по жизни. Ну же. – Маленькая рука с серебряными колечками легла на плечо Ари. – Нет нужды страдать в одиночестве, это какая-то нездоровая фигня, понимаешь? Привыкая притворяться перед другими, мы, в конце концов, начинаем притворяться перед собой.
Ари грустно улыбнулась:
– Да, ты станешь отличным психологом. Сделаешь мне скидку? А то вижу цены за один сеанс и как-то начинаю верить в психосоматику и силу самовнушения.
Она не знала, как проговорить, что после пропажи Диониса прошло не так уж много времени, а она уже вся на иголках. То, что рабочий стол становился все более беспорядочным, мысли и слова – хаотичными. То, что ей хотелось только пить и злиться, а временами еще и умереть от приступа воспоминаний. То, что неосознанно искала Диониса даже во сне, пыталась обнаружить намеки среди заметок в его любимых книгах и в каких-то дурацких смешных записках, которые он иногда подсовывал ей под дверь, а Афина, находя их на пороге, каждый раз закатывала глаза и побыстрее совала Ари. То, что до весенних каникул она явно будет жить только на тяге озлобленности, потерянности и пассивной истерики, которая все ближе подкатывала к горлу. А все весенние каникулы она убьет на хандру по тому несбывшемуся будущему, которое могло бы быть и которому никогда не бывать, на которое она даже не смела надеяться, но которое рисовало перед ней предательское воображение.
– Знаешь, это так странно. – Ее голос сорвался. – На самом деле мы ничего друг о друге не знали.
«Ощущение потери, будто… Руку отрезали. Еще и попытались затолкать мне же в задницу». Ари снедали растерянность, неопределенность. Может, он валяется после внеплановой попойки в мусорном баке на другом конце города. Может, он все-таки отправился на Сайд в поисках… В поисках чего? Возможного оживления мертвой подружки? Или прощения Семелы за косвенную вину в том, что она застряла в другом измерении? И что, Ари теперь останется жить с неизвестностью? «И с сомнениями о том, не был ли твой мальчик манипулятором со множеством секретов».
Слишком уж много вопросов для одного человека. Ари не готова была стать главным героем этой запутанной пьесы, где сцена – не просто кампус, но и другое измерение, и самой вершить собственную историю, которую, увы, не будут пересказывать, рукоплеща, путаясь в словах, восторженно подбирая меткие эпитеты. Впрочем, может, ей еще повезет. Может, не все так серьезно, и со дня на день будут новые правки от сценариста, и окажется, что ее роль – пара строчек в духе «кушать подано». И вся эта чертовщина закончится.
– А может, я просто драматизирую. В конце концов, его не было две недели… Может, он вообще по пьяни на курорт махнул? И телефон потерял.
Гестия встрепенулась, бросив на нее странный взгляд:
– Две недели?
– Да, а что?
Не отвечая, соседка бросилась на кухню, шлепая босыми пятками по полу. Ари последовала за ней.
– Вот. – Порывшись на полке, Гестия протянула бутылку, аккуратно обернутую бумагой. – Он сказал… Как же он сказал?
Ари молчала, со странной надеждой ощущая в руках тяжесть стекла. Ладони слегка задрожали.
