– Ты здесь новенькая, да?
Я была потрясена. Он меня не узнал.
Когда ты поглощен работой, "семья" иногда ощущается как фоновая музыка; нечто такое, во что ты погружаешься на Рождество и Пасху, или время от времени устраиваешь барбекю по случаю дня рождения. Это укрепляет тебя и позволяет немного выдохнуть. Когда я проснулась после локдауна, все это исчезло. Я пережила это без проблем, усердно работала, устроила переезд отца, попрощалась с домом, в котором выросла, но вообще-то остановка для этого большого выдоха стала шоком. Я не могла открыть глаза достаточно широко, чтобы увидеть то, что им нужно было увидеть, потому что слишком многое выпало из поля зрения и исчезло навсегда. Мама, детство и вся моя жизнь хранились в отцовских воспоминаниях.
Я запаниковала. Как, черт возьми, я могла бы спасти то, что ускользало из рук? Я знаю, многим другим людям пришлось пройти через то же самое, наблюдая за угасанием любимых людей, поэтому я не собираюсь упиваться жалостью к себе. Но я сразу же кое-что решила. Я решила сохранить больше воспоминаний о Мэдди и Дэне. Потом я рассказывала эти истории папе, сажая новые семена в надежде, что корни ухватятся за воспоминания из его прошлого и снова вытащат их на поверхность, к дневному свету. Но возможно, сейчас мне нужно создавать воспоминания по другой причине. Если худшее подтвердится, я не хочу забыть Мэдди, не хочу забыть, кто я такая.
Аппарат МРТ замедляет ход, и я выдыхаю. Пытка закончилась. Я отрываю свою голую задницу от плиты и скатываюсь с нее. Я начинаю одеваться, когда в комнату врывается Карима, полная позитивной энергии.
– Сара, мы незамедлительно сообщим тебе результаты, не волнуйся. Я собираюсь изменить твое текущее назначение от головной боли. Это не обезболивающее, а блокаторы ферментов. Работают немного иначе. Они будут держать тебя в более уравновешенном состоянии, но иногда они могут быть немного “шумными”.’
– Звучит как вечеринка.
Она смеется и кладет руку мне на плечо. В этом чувствуется жалость.
– Если начнется бессонница, дай знать мне или профессору, и мы изменим дозировку, или я назначу тебе курс зопиклона.
– Карима, спасибо, что делаешь это, как говорится, не для протокола.
Я натягиваю брюки, а Дэн показывает мне через стекло большой палец.
– Для профессора всё что угодно. Если бы Дэниел не сотворил свое волшебство, твое имя внесли бы в шестимесячный списой ожидания Национальной службы здравоохранения. Но это строго между нами.
Она прикладывает палец к губам. В положении Дэниела есть еще одно преимущество – доступ через черный ход. Мысль об обмане системы приводит меня в ужас. Я не тот человек. Но я только что сделала это, так что, полагаю, тот самый.
Я нацепляю на лицо улыбку и пытаюсь сосредоточиться на том, кто я есть. Я Сара Коллиер: веселая мама, ученый, отмеченный наградами, преданная дочь, потрясающая жена. По мере того, как факты начинают вставать на свои места, улыбка становится более естественной, и я выхожу из комнаты навстречу распростертым объятиям моего мужа. Я знаю, как развивается эта история; в конце концов, мы уже бывали здесь раньше. Но, возможно, на этот раз все будет по-другому. Может, все будет не так плохо, как мы думаем; может, результаты сканирования дадут повод для надежды.
В любом случае, я предпочла бы знать правду, чем оставаться в неведении.
ГЛАВА 2
ДЭНИЕЛ
Глядя вниз с головокружительной высоты своего кабинета на седьмом этаже Лондонского колледжа неврологии, я вижу больницу на Грейт-Ормонд-стрит. Несколько родителей с напряженным видом слоняются внизу по улице. Мои пальцы сжимают края оконной рамы, которая была покрашена в закрытом положении. Это долгий путь вниз.
