Медленно приподняв голову, я взглянула на нее. На маму, такую родную, заботливую, что это чувство раздраженности из-за ее слов сразу улетучилось. И тут я почувствовала ком в горле. Мне стало стыдно находиться перед ней в таком состоянии. Мне стыдно разочаровывать ее тем, что я сейчас ничего не могу. Мама, так надеявшаяся на будущее своей дочери, к которому так ее готовила, все еще не потеряла надежду, единственная из тех, кто сидит за этим столом. Отец уже понял, что я не в состоянии устроить свою жизнь сама, и всеми силами пытается все исправить с помощью связей, денег, своим статусом в этом городе. Я благодарна ему, но то, что он делает, – уже бесполезно.
Наверное, я зря подняла голову, потому что потом сразу столкнулась с его глазами. Он смотрел с немеркнущим интересом и какой-то прозрачной раздраженностью. И к моему большому удивлению, резко переметнувшись на глаза своей жены, заговорил, почти что незаметно скрипя зубами:
– Объясни своей дочери, что если она хочет чего-то добиться, то пусть не ноет, а хоть что-то делает в этой жизни. Мне надоело с ней нянчиться!
От повышающегося голоса я чуть встрепенулась и схватилась за сотовый, который чуть не выскользнул из моих рук.
– Па-а-ап, – промямлила Софи, закрывая уши руками.
– Джарвис, – тревожно пропела мама, выпрямившись.
– Что? Что?! – его голос повышался. – Если она считает, что ей это не нужно, то пожалуйста! Без проблем. Пусть устраивает свою жизнь сама, мне надоело бегать за каждым деловым лицом неделями и упрашивать этих напыщенных индюков о встречах по поводу моей дочери. Думаешь, это легко записывать немую девчонку в разные школы, курсы, потихоньку продвигая ее к Нью-Йоркскому университету?! А потом выслушивать, что она отказывается участвовать всего лишь в одном дурацком спектакле!
– Джарвис, но ведь она еще ребенок…
Я чувствую, как мои щеки пылают, а руки трясутся, когда я то печатаю слова на телефоне, то снова стираю, и заново.
– Пожалей мои нервы! За каждой собакой бегать ради этой сопли, которая даже не благодарна мне, а только огрызается и встречает в коридоре с таким взглядом, будто я враг народа.
«Я тебя об этом не просила, мне от тебя ничего не нужно. Можешь так не напрягаться по поводу этой немой проблемы».
Переводчик озвучил мой текст громко, но мой отец кричал еще громче, поэтому слова просто улетели в пустоту.
– Я не позволю, чтобы моя дочь выросла неудачницей. Она должна быть такой же успешной, как и я, а не оставаться тряпкой на всю жизнь.
– Джарвис, прошло всего лишь два месяца после трагедии! Не дави на нее.
Они знают, что я сижу все еще здесь и слышу каждое их слово?! Мое сердце пульсирует, а пальцы набирают текст снова и снова. Только сотовый резко начинает ужасно глючить, и слова сами по себе стираются. Я начинаю дышать с открытым ртом и растерянно бегать глазами по экрану, чувствуя, как меня переполняет раздражение, отчаяние и… и чувство, будто меня больше не существует.
Ощутив, как что-то прикоснулось к моей руке, словно напомнив о моем существовании, я заметила Софи, которая смотрела на меня с жалостью и страхом.
– Ия? – Она прищурилась и с интересом, полным негодования и беспокойством, спросила: – Твои глаза словно кукольные. Ты как-то странно плачешь.
Из-за шума до меня доносились только отдельные слова из сказанного из ее уст. Я не могла здесь больше оставаться. Резко вскочив со стула, я словно поплыла в воздухе. Стараясь довольно громко отодвинуть назад стул, чтобы родители заметили мой уход (у меня не получилось), я смогла удержаться на ногах. Вялой походкой, сопровождающейся взглядом сестренки, я направилась в свою комнату, мечтая, чтобы этот вечер наконец-то закончился.
