Говорил он это на ходу, направляясь к крыльцу довольно далеко в глубине двора расположенного дома, а дружелюбный пес-здоровяк сопровождал нас, то в пару прыжков догоняя его и нюхая свисающую Нюськину тонкую лапку, то притормаживая и тыкаясь опять в меня.
Дом был большим, и из сеней мы сразу оказались на приличных размеров кухне. Вполне современной, что очевидно сочетала в себе и функции вместительной столовой для посиделок. Яков когда строил наш дом, тоже отвел здоровенное помещение внизу, “с мужиками культурно посидеть”. Культурно у него было, это когда не гулянка горой с многодневным запоем, драками и песнями, и девками, и исчезновением из дома на пару дней. Что случалось все чаще и чаще в последнее время и закончилось тем… чем закончилось.
— Я вам сегодня свою спальню отдам, Инна, — прошептал Илья, неся дочку дальше в дом. — У меня там единственная кровать широкая. А то ребенок проснется в новом месте, если один, может же испугаться.
— Спасибо. И прости, что мы стесняем те… — начала я, но он опять оборвал меня.
— Прекрати! Я вообще чаще всего сплю на диване перед телеком.
Он толкнул очередную дверь и, не включая света, прошел через комнату и уложил Нюську на кровать.
— Помочь еще чем? — спросил он, выпрямляясь.
— Нет, я сама дальше.
— Пойдем покажу где что, — двинулся он обратно, а я замешкалась в дверном проеме, не успев уступить Илье дорогу.
Мы снова очутились близко-близко, лицом к лицу, свет падал мне со спины, отражаясь в его глазах, и я снова, как в тот самый первый раз ухнула в них не то, что с головой — разом до глубины души почудилось. Не сделав и единого шага утонула, ушла в обжигающую глубину, потеряв связь с реальностью за один вдох. И это утопление-парение все длилось-длилось, и чем меньше во мне оставалось воздуха реальности, тем отчетливее слышала мощный рев внутри, что требовал податься вперед, коснуться… нет, вцепиться в его широкие плечи и потянуться навстречу, требуя поцелуя, что откроет для меня возможность иного дыхания. Дыхания им и с ним.
— Успокойся ты, Ин, — вывел меня из оцепенения, что было где-то совсем поблизости с наркотической эйфорией Горинов. — Я все это без всякой задней мысли и не жди от меня ты, что наброшусь чуть что.
Что?
— Я понимаю, что мог показаться тебе каким-то скотом, что привык женщин без слова единого валить и пользовать, но все не так. Тогда я… ну не в себе был совершенно, понимаешь? Одуревший да пьяный до невменоза. Меня это не оправдывает, если я тебе больно сделал или принудил к чему…
— Остановись! — я чисто автоматически потянулась накрыть его губы, но тут же опомнившись, отдернула пальцы, как от огня, и мотнула головой, стряхивая опять с безумной легкостью накрывший морок возбуждения. — Ты сейчас о том, что пять лет назад было, говоришь?
— Ну само собой, — пожал он плечами и шагнул чуть назад, создавая больше спасительного для меня расстояния. — Я соображаю, что извиняться поздно, и если реально я тебе сделал чего, то такое не прощают. Но слово даю, что сейчас я не тот долбо… дурак на всю голову, что тогда был, и никакого дерьма от меня не жди.
— Тебе не за что извиняться и прощать мне тебе нечего, — разве что то, что исчез без следа, сердце мне вынув и порвав, но ведь это я сама виновата.
— М? — Илья нахмурился, сжал зубы и дернул головой так, словно у него шею свело, и пробормотал досадливо: — Вот же я кусок идиота.
