А что в этом самое хреновое? То, что женщина эта мне внезапно нравится. Нет. Не так. Я ее хочу, да так, что стоит чуть расслабиться и позволить себе на самую малость подумать в этом направлении, и прошибает по-жести прям от паха до крышки черепа, затылок мигом дыбом и обратно вниз прямо чистым пламенем проливает, глаза застилая. И при этом сквозь пелену полыхающую абсолютно четкое понимание просвечивает — не просто по бабскому телу и сексу я оголодал. Все дело в Инне самой и моем осознании, что у нас уже все было. Разум не помнит ни хрена, но что-то другое, что под ним и гораздо больше и мощнее, ничего не забыло. И тянется, просит, требует повторения.
Но обойдется. Потому как после моего выступления с “я ничего не помню” и еще большего дерьма с “ты на свой счет не принимай” никаких вариантов на повторение. Да вообще, че за херь дикая! Она вдова моего командира, только его похоронила, в проблемах, походу, по уши, а я о каких-то вариантах член в нее пристроить втихаря размышляю? Ох*ел, Илюха, или совесть совсем потерял? Отставить быть озабоченным мерзавцем!
Бегство Инны в санузел позволило мне продышаться и хоть немного себя в руки взять. Трезвей, Горе, трезвей, ну же!
Привалился плечом к дверному косяку и уперся взглядом в мирно спящую малышку. Инна ее уголком покрывала прикрыла, торчит одна пушистая светловолосая макушка. И цвет волос точно такой, каким я запомнил у моей Ликуси в тот последний раз, когда видел ее вживую. Это сейчас она фотки как ни пришлет, так каждый раз новый. То черный до синевы, то красный, последние вон были вообще зеленый окрас и железка в носу блестит. По моде так сейчас у молодежи. А пишет мало совсем. Привет-дела хорошо-пока.
В груди заныло вдруг от звука тихо текущей воды в ванной и вида ребенка, спящего в моей спальне. Как же, оказывается, пусто я живу. Дом этот здоровенный купил уже после отъезда своих. Вот и зачем он мне был одному? Надеялся, что вернутся мои, и вместе заживем? А ведь да, поначалу. И работы в частном доме-недострое завались было, и за ней от реальности и пустоты прятался. Все пытался вылепить в реале ту самую мечту, которую вынашивал последние годы службы. Что уйду в отставку и увезу своих из города в такие вот хоромы на природе, и заживем наконец. И в тот самый последний момент, когда глумливо ржущий боевик уже вел по моему горлу ножом, не торопясь и смакуя свое подлое торжество, я почему-то именно о том, что вот такой жизни у нас с Риткой и Ликой так и не будет, сожалел. Не о том, что сдохну связанный, весь поломанный от побоев, брошенный на колени перед этими тварями, и вполне может быть, что не найдут нас с Громом и не похоронят по-людски. Черт знает, что в голову лезет тогда, когда понимаешь, что вот она — твоя смерть уже в действии. Наверное, это и было тогда запоздалое понимание, что же должно быть для меня самым главным, то, к чему необходимо стремиться. Дом, в котором не пусто, потому что там живет твоя семья и детская головешка, торчащая из-под покрывала в постели. А лучше не одна. И шум воды в ванной, где плещется женщина, от взгляда на которую все мужское в тебе закипает и от предвкушения ее появления ощущаешь себя голодным юнцом. А в итоге у тебя лишь холодная сталь у горла и искаженные злобой и презрением бородатые рожи незнакомцев и врагов.
Бля, вот это меня как мыслями-то приложило и до чего донесло!
