– А что тебе в Киеве сейчас? Начнешь тут порядок наводить – восстанут! А у тебя дружина вся на Дунае. Да пропади они пропадом! Сначала нужно там победить, а уж потом, во славе, вернуться и каждому воздать по заслугам – кому кол, кому петлю.
Они сидели в пустой горнице Ольги. Варяги стояли у дверей, и Святослав знал – сей покоец так срублен, что подслушать говоримое в нем невозможно, потому говорили без опаски.
Свенельд сидел, упираясь железными поручами в подлокотники, в том кресле-троне, где сиживала мать.
– Киев, – говорил он, – нужно как вражеский город брать! А для этого надо самим сильным сделаться! Далеко зашла ржавчина христианская – сразу не вытравишь.
Седые прямые волосы космами свисали из-под боярской шапки Свенельда. Из-под мохнатых по-стариковски бровей цепко глядели свинцовые глаза.
– Поставь им князя! Пущай радуются и ведают, что власть здесь – твоя.
– Кого ставить? – спросил Святослав.
– А кого они хотят – Ярополка. Раздели меж сыновьями державу, а сам властвуй над всеми.
– А Олега куда?
– Да все равно! Хоть бы в Овруч! Сыновья не в тебя пошли – слабы!
– А Владимира? И он ведь мне сын!
– Этот другой! Этого нельзя в Киеве оставлять! Этот – волчонок. Ушли его подальше. Вон Новгород князя просит – ушли его туда…
Свенельд потянулся, и старые суставы его затрещали.
– И пусть Ярополку радуются… – сказал он.
– Ярополк руку Византии держать будет! – прохаживаясь по горнице и тяжко ступая по скрипучим половицам, сказал князь. – Я думаю, бабка его крестила тайно.
– Ну и что? Сила-то у тебя.
– А то! – сказал Святослав, придвигаясь к самому его лицу и дыша горячо, по-звериному. – А то, что усилься Ярополк – и ты предашь меня!
– С ума ты сошел! – не сморгнув, ответил старый варяг. – Я с тобой от рождения твоего…
– Ну и что? – сказал Святослав. – Ты и князю Игорю служил с детства, а предал его.
– Хватит болтать! – прихлопнул ладонью по креслу старик. – Сколько можно глупость эту слышать!
– А может, и убил, – все так же глядя ему в самое лицо, сказал Святослав. – Сказывают, князь в полюдье не с мужиками сермяжными, а с дружинниками какими-то ратился! Они его и убили, а уж древляне мертвого разорвали.
У Свенельда задрожал бритый подбородок. Он хотел что-то возразить, но Святослав крикнул:
– Встань! Расселся тут! Это место матери моей! – Став спиной к Свенельду и глядя в растворенное теремное оконце, добавил: – И не мальчонка с тобой говорит, коим вы как хотели вертели! Ступай отсель и помни: кровь неотмщенной не бывает.
Свенельд поднялся и, понимая, что так беседу кончать нельзя – жить ведь и далее вместе, – привел свой довод:
– Ежели я в смерти князя Янгвара повинен, что же боги мне до сих пор не отомстили? Чего они ждут?
– Терпят, пока ты при мне! А предашь, как многих предал, – тут месть и свершится!
Свенельд не нашелся что сказать и вышел, громко топая по половицам. Святослав сел в кресло матери своей и уловил запах византийских благовоний и лекарств, которыми пользовалась немощная старуха. Он поднял глаза. Прямо на него из переднего угла смотрела с иконы женщина с испуганным ребенком на руках.
И князь заскулил, как брошенный щенок…
* * *
Киев не принял Святослава, и, оставив на киевском столе сына, желанного киевлянина – Ярополка, он ускакал по июльской жаре к Дунаю. На бегство был похож его уход. Двое стариков, встреченные им по дороге, остались князем не узнаны. Да и трудно было узнать в двух каликах телохранителей княгини, навсегда снявших воинские доспехи и приобщившихся к братии монахов печорских. А они князя узнали и переглянулись, за долгие годы понимая друг друга без слов: «Либо князь Святослав не вернется больше в Киев, либо придет с такою грозою и мукою, что и Киев не устоит».
