– А-а-а! Это, когда мы боролись с ней, она меня душила какой-то цепью. А я и не заметил в борьбе, что сумка её у меня на шее болтаться осталась.
– Видать, вы точно, громкое имя им поставили, раз она вас пожалела. Видать от большой радости. Дайте, я гляну чего там? Паспорт? Нет? Удостоверение. Так и чё? На имя – Лобзиковой – Шкуродеровой. Начальник по Главной Соцзащите. Мамочка, рОдная, да как же вы в живых жить остались?! Да, вас, сам Бог спас, больше никто не совладал бы с этой гипопотамой, я это чудовище крепко знаю.
– Откуда?
– Я пособию у них двадцать два разА пыталась получить.
– И что?
– Да, куды ж нам с нашим свиным рылом, да в соцзащиту за пособией?! С чертовой дюжины раз докУменты с меня кое- как взяли. Месяц их по костям разбирали, я энто али не я? Али из-за границы кто прибыл с моими докУментами. А потом, значица и говорят, что дайте, новы, энти прочесть невозможно. Так видать шоркали их, мяли, да на зуб пробовали, что все докУменты до дырок стерлись.
– И что?
– Дак ничего, я за новыми ходить, а там мужик этой начальницы в начальниках заседает и докУменты строгает по триста пятьдесят рублей за штуку. Те, значица тама их трут, буквы сО свету стирают, а энтот новы со стираемыми буквами выдает. А отец ихин, главный Лобзик Шкуродер, в конторе засел по выдаче стираемых номеров для машин.
– И что?
– А, ничего! Он, значица, патент у одного просчелыги прикупил, чтобы автомобильны номера выделывать. Какося получил и прикрутил, их видать былО, а как завелся и поехал, чтобы сразуть начинали исчезать с глаз долой. А за углом на подворотне ихинский сват с жезелом стоит и ловит за деньги. Вота ихин папаша энтот рацинавализатор и есть. А его жена, да снохи, да зятья, да дочки и рОдные сыночки, по всем теплым местам рассажены. Башня Вавилон, однако, здоровенна уже отросла из энтих сукинов сынов и защитна Китайска стена вокруг кормушек для сватьёв, да ихиных братьёв. А мы, дураки, им всем должны и обязаны быть должными.
– Так, вы пособие получили?
– Ага, два разА дали, а потом еще три разА догнали и еще наподдавали, чтобы еле ноги унесла.
– Так, дали или нет?
– С меня еще денег взяли!
– За что?
– За всё, чтобы больше не ходила.
– Я серьезно спрашиваю.
– Я честно и говорю, денег кучу взяли. За восстановку, за справки, за сериксы, за доверенность у нотариса, на автобус кучу денег ушло. А времени сколь ухлопала, чуть не полжизни, а нервов?!
Профессор сочувствующе вздохнул:
– Да, умеют они там работать, чтобы никому ничего не дать.
– А то! Цельно государство на энто дело настроено. Ездиют по стране и свистят, какие они золоты и законны законы напишут, если их выберут. И всё для населеня, и всё для народу. И как бы энтими законами жить помочь?! Только им лет шестьдесят еще надо в законодоме посидеть. Как будто им до этого кто мешал?! Законопиздцы страшные!
– Вы, что медам, потащитесь супротив советской власти в нашем государстве? Да у нас самый счастливый день жизни и где вы будете лучше, Марьям Ивановна? – раздался чей-то противный и сонный голос.
Это Колготкина продравши очи, прибыла к столу посидеть за чашечкой чаю и вступила в разговор, в который вступать и выступать в нём, никто её не просил, а она сама приперлась.
Звездина, не взирая ни на кого, продолжала:
– Один, значица, ездиит по белу свету свистит, как всё хорошо и распрекрасно. Всё для людей, чтоба помочь, и то дадим и это выдадим, а второй по его следам ездиит и угрожает. И всем, поди, сказал на местах, что если отдадите, хоть копейку этим дуракам, получите все у меня дрына, всех уволю без пособия. А спасёте денежки и отстоите казну, как Москву под Сталинградом, всем премиальны, не утащите. Со всех брать, и ничего не давать. В натуре никому никто ничё не должОн, тока на бумажке. А бумага, она така, как и народ, все стерпит! А потом оба и переменялись местами и дальше со своей трепотнёй по белу свету. То ж не мешки ворочать.
