– Много было рыбы? – В глазах у Бурукина мелькнули отсветы интереса.
– Два мешка, не меньше центнера, и вся щука отборная – от килограмма и выше. Мелочь я не острожил.
– Жалко, жалко, – искренне произнес Бурукин. – Но что случилось – то случилось, переживем. Наше никуда от нас не уйдет. Я тут договорился с одним рыбхозяйством в соседней области, разрешают судака с сазаном половить, а это наваристее щуки. Так что готовься – со дня на день позвонят.
Митька заколебался – такой возможности у него не было никогда, но что-то предостерегающе токнуло у него в груди.
– Какой теперь с меня рыбак. Мало-мальски вспотел, остыл – и снова на уколы. Поберечься надо с годик, а там видно будет.
Бурукин помолчал, поняв, что Митька увиливает, прикрываясь болезнью, и съязвил:
– Целый год, Дмитрий, нас никто ждать не будет. Особенно рыба. Ты же с детства рыбачил и знаешь, что эта живность капризная: сегодня она есть, а завтра – пусто.
– Не клин же на мне сошелся, Алексей Гаврилович, – уже с неподдельной отрешенностью выговорил Митька. – В цехах есть рыбаки, и не хуже меня.
– Чудак ты, Дмитрий, хотя и не на букву «м» – мы же с тобой давно сработались, понимаем друг друга с полуслова. Все у нас налажено, надежно. А кому я могу сейчас довериться? С бухты – барахты и подзалететь можно по-крупному, если не под суд – так по партийной линии. А партия, брат, дело серьезное, там церемониться не будут – пихнут с работы по черному списку, и будешь до конца своих дней щи лаптем хлебать.
«Ишь, как забавно поет. – Митьку ничуть не задели малопонятные для него измышления, но перебивать Бурукина он не стал. – Небось про черный список давным-давно знает, а свое дело ведет. Начихать тебе, Алексей Гаврилович, и на партию и на черный список. Одного ты боишься – потерять кресло директора. Что точно – то точно».
Бурукин принял его молчание за раздумье и продолжал наседать:
– На носу, Дмитрий, лето, какая простуда. И захочешь – не заболеешь.
– Все одно, Алексей Гаврилович, на рыбалку, на любую, я пока не поеду. – Митька произнес это с твердостью в голосе, и Бурукин нахмурился, поняв, что уговаривать упертого столяра бесполезно.
– Смотри, Тулупов. – Он всегда в минуты недовольства называл своих подчиненных по фамилии. – Не пришлось бы пожалеть, да поздно будет.
– Пожалею – пожалеешь, – неожиданно скаламбурил Митька сам того не зная, и растянул губы в налетной улыбке.
– Как сказать, – не принял его шутливого тона Бурукин, – давай закончим разговор на эту тему: определились с ней – и точка. Когда на работу выйдешь?
Митька подумал:
– Как врачи решат, по самочувствию. Аванса дать не могу.
– Я вижу – ты совсем занедужил, – с ехидцей произнес Бурукин. – Может, тебе путевку в санаторий выбить? Вмиг восстановишь пошатнувшееся здоровье. Тут как раз по кооперативу важный заказ намечается.
Митька понял его иронию, но не подал вида.
– От путевки не откажусь, а с кооперативом придется повременить. По пятнадцать часов работать я теперь не смогу. Другого мастера ищите.
Бурукин был явно озадачен таким поворотом дела, но быстро согнал с лица налет растерянности.
– Ты, Дмитрий, лошадей-то не гони, слететь с обрыва не долго. Все не так просто, как ты думаешь. Мы теперь с тобой одной веревочкой повязаны, не шибко разбежишься. – Он пытливо поглядел Митьке в глаза, ища в них хитринку или холодок робости, но ни того, ни другого не уловил и продолжил: – Кооператив, Дмитрий, мелочи. Я мыслю всю нашу фабрику взять в аренду, а в дальнейшем, возможно, и в собственность оформить ее удастся. В руководстве страны раскол пошел. Наверняка большие перемены будут во всем – московские друзья намекали. А мы этот момент и постараемся уловить. Представляешь, какие перпективы могут тогда открыться! Ты вот хотел бы заработать миллион?
