Ошеломленный и почти сошедший с ума, я выбрался из-под бездыханного тела певицы.
– Там… в холодильнике, – услышал я, – возьми чего-нибудь… поешь…
Я остолбенел. «Возьми на тумбочке двести баксов» прозвучало бы куда романтичнее.
Ни хрена себе, сходил на день рождения брата.
И зачем я, спрашивается, знакомился с биографиями французских поэтов Вио и Малерба? Зачем учил Рембо? Когда мне это теперь еще пригодится?
Пресвятая богородица, да за этот рекламный ролик совет директоров «Пепси-кола» должен мне, по идее, вручить чек, чтобы я сам вписал в него сумму! «Хочешь вечером узнать, куда заводят мечты? Выпей утром баночку пепси!»
С клубком одежды в руках, измочаленный и пустой настолько, что гудел изнутри, я выбрался из спальни. Из темноты в темноту. Одевался я долго. Все тело мое ныло и требовало ванны и анальгина. Проскакать сотню верст под поющей примой – это, я вам скажу, требует долгих лет тренировок. А у меня в резерве всего два года велоспорта в начале далеких восьмидесятых…
В прихожей я откупорил шампанское.
За здоровье ее брата, дай бог ему здоровья, пендосу проклятому…
Пинком открыл дверь, которая здесь, похоже, вообще никогда не запиралась, и вывалился на лестничную площадку. Залив в себя треть и бурля как паровой котел, стал неуверенным шагом спускаться по лестнице. Слава богу, третий этаж.
Эхо тихого разговора поднялось по лестничным маршам и встревожило мой слух. Они и она поднимались по лестнице. Дай вам бог, родные, чтобы все хорошо у вас было и никакого пения…
Залив в себя еще, так, что раздулись щеки, я развернулся и увидел двоих. Он и она. Он – лет двадцать пять. Она…
Когда я разглядел ее лицо, шампанское с шумом и треском вылетело из моего рта и залило стену.
– Ты куда?! – испугалась зеленоглазая. – Я же специально дверь открытой оставила, чтобы ты вошел!
– А-а… – начал я, показывая за спину и чувствуя, как внутрь меня проникает могильный холод.
– Вика уснула, а мы с Толиком за продуктами пошли!
– Уснула? – глупо повторил я, хотя в этой ситуации более благоразумно было бы спросить: «Какая Вика?»
– Вика – это жена Толика! – спохватилась зеленоглазая. – Ах, боже ты мой, да вы же еще не знакомы с ним!
Ерунда. Из всего, что можно о нем узнать, я не знаю сейчас только место его работы.
– Познакомься, это Толик, брат мой! – и она схватила меня за рукав, как там, в подземке.
Мы пожали друг другу руки. Не знаю, что испытывал при этом Толик.
– Мы бы с тобой сейчас к нему и Вике ехали на день рождения, но у них квартиру затопили соседи! Мерзавцы и негодяи. Ты что, обиделся, что меня нет?
– Ну, в общем, нет… – глуша хрипотцу, порол я чушь. – Просто заждался. Огорчился.
– Ничего, мы сейчас Вику поднимем, она всех на уши поставит! – пообещал Толик.
Я знаю, это не было преувеличением.
– Ты знаешь, как она поет!
– Нет! – вскричал я.
– Она солистка Вологодского оперного театра.
– Да вы что? – я содрогнулся от мысли, что следом срывается у меня с языка, но удержать ее не сумел. – Вот бы послушать…
– А мы ее попросим, – заверил меня Толик, волоча наверх пакеты с логотипом «Метро». Это слово преследует меня весь день. Познакомился в метро, побывал в Метрополитен-опере, и даже еда и та из «Метро»… Как это правильно: кеш энд керри. – И она споет.
Храни меня бог.
После пятой брат зеленоглазой положил мне руку на плечо, а я положил ему на плечо свою. После пятой все мы похожи на индейцев.
