В какой-то момент я вырвал из него пару случайных страниц из середины и конца и сложил в общую стопку уже вырванных до этого листов на тумбочке перед кроватью. Это тот самый фетиш, который во мне проснулся после смерти. Мое извращение. Когда я умер, не имея при жизни привычки ни к чему, кроме чтения, то стал с жадностью поглощать в свое чрево огромное количество книг. И, как это бывает с сексуальными девиациями, в какой-то момент мне стало этого мало. Я читал книги и с конца в начало, и в случайном порядке перелистывая страницы. Теперь я вырывал по странице и складывал в стопку, чтобы перемешать их и прочитать потом, когда закончу саму книгу.
Однако ни в коем случае не хочу сказать тем самым, что я какой-то начитанный интеллектуал, демон в красном шелковом пиджаке и с книжкой в руке, постукивающий по своей ноге тростью. Хорошая литература пусть, быть может, и попадалась мне когда-то, но давно выветрилась из памяти, как и многая другая. Читаю я не от тяги к знаниям, нет. И даже не за интересными историями. Я испытываю отвращение от них. Я – извращенец. Такой же, как и все упыри. Как и все бесы. Демоны. Кто угодно из нас, мертвых среди живых. Нет ничего романтичного, ничего интеллектуального или аристократичного в том, чтобы быть мертвецом, и неважно вовсе, какого ранга. Быть мертвым – значит лишиться мысли, сознания, интеллекта, всего того, что делало тебя живым. Быть отупевшим козлом, зомби, идущим делать то, что скажут, а после наполнять свой зад хуями в «Шабаше» или любом другом борделе – вот что значит быть мертвецом.
Вдруг раздался противный дверной звонок, который давно пора было сорвать и выбросить куда подальше. Обычно я не открываю двери так поздно, но в этот раз был слишком пьян, чтобы сообразить, что ничего хорошего за ней быть не может. С трудом мне удалось поднять свое тело с кровати и выйти в коридор. Тут же, благодаря моему неловкому движению руки, соскочили замки и дверь открылась. За порогом стоял тот мужик, что до этого сидел на лестнице. На ступеньках позади него, видимо, в отключке, сидел второй.
– Мужик, – начал он, изрыгая на меня перегар, – ты это… – на мгновение он завис, пытаясь вспомнить, что он вообще хотел сказать, и я уже было хотел захлопнуть дверь, но он помешал мне своей ногой. – У тебя какое-то лицо такое, знакомое, что ли. Где-то я тебя видел. Ты кто такой вообще? Ты хоть знаешь, ты… испачкал мне…
– Ногу убери.
– Ты мне не командуй, щенок ебаный! Я воевал за тебя, пса шелудивого!
– Угу, я тоже… – вдруг бросил я, но осекся. Правда, не успел, и проблема в том, что во фразе «я тоже воевал» смысл изречения передают уже первые два слова. Беспощадный русский язык.
– Ты? Да тебя не было еще тогда, когда я воевал! – и правда, на вид ему было лет шестьдесят, а учитывая, что он запойный ветеран, фактически было ему лет сорок. Я под это описание не подходил никак, но я же в этом не виноват. – Я убивал. Людей. Ты понял, нет? У меня, между прочим, праздник сегодня. Давай так с тобой договоримся…
На этом моменте он зачем-то решил протянуть свое рыло ближе ко мне, чтобы я, видимо, задохнулся от того смрада, что оно источало. Будучи в ярости, я пнул его ногу, а затем резко дернул дверь на себя, зажав его голову между ней и дверной рамой. Он застонал и начал тщетно выбираться из коварной ловушки, но я потянул ручку на себя еще сильнее.
