В постоянном поиске прошло двое суток, а точнее – сорок девять часов. Отчаяние уже почти накрыло, когда мне крупно повезло. После прохода по очередному узкому коридору я перелез через гору карстового щебня, и тусклый луч почти разрядившегося шахтерского фонаря высветил буквы, написанные мелом, – мою прошлогоднюю надпись со временем и датой прохода, углом поверхности и направлением. Я как бешеный пританцовывал возле стены, поглаживая шероховатую поверхность. Теперь я знал, куда идти, и точно знал, что, если солдаты и офицер моего папы живы, я их найду, и совсем скоро. Так и случилось.
Пройдя две длинных галереи и прошлепав по руслу реки Кизилкобинки, которая где-то на поверхности должна была образовать наш любимый с папой Су-Учхан, я несся как угорелый, стараясь как можно быстрее дойти до людей. От этого всепоглощающего желания я перестал думать даже о еде, которой оставалось мало и даже при жесткой экономии с трудом бы хватило на обратный путь.
3.
На людей я вывалился буквально как снег на голову – сверху: поскользнулся резиновой подошвой сапог на горке с мокрыми голышами и кубарем скатился с семиметровой высоты по покатой траектории. Офицера, который подошел ко мне первым, я узнал. Звание у него было старший лейтенант, фамилия – Харлампиев. Папа как шутил, что у всех великих рукопашников такая фамилия и должна быть, ведь самбо создал тоже Харлампиев – Анатолий Аркадьевич, а этот был Владимиром Петровичем. Когда он меня узнал, его чуть не разбил паралич, а когда понял, что я самостоятельно и без разрешения пришел, заявил, что, если бы он мог, прямо сейчас бы меня высек. Было смешно и обидно одновременно.
– Так я, может, пойду, Владимир Петрович? – проговорил я. – Мама с папой волнуются, а я тут с вами болтаю, да еще и высечь могут.
Ответом было сначала гробовое молчание, а потом громовой хохот. Меня подхватили на руки, кинули в темноту вверх раз пять, а потом еще долго тискали, хлопали по плечам.
– Расти, – уже спокойно и вполне доброжелательно обратился старлей, – ты обратный путь найдешь? Понимаю, что говорю глупость, судя по твоему снаряжению, ты бывалый спелеолог, хоть и не приложу ума, как это случилось, расскажешь потом?
– Расскажу. Но пора идти. Я вас уже трое суток ищу. Продукты заканчиваются. Вы есть хотите?
– Хотим. Но пока не будем. Побережем твои запасы.
– Тогда могу выдать по барбариске каждому. У меня их сорок две штуки. Еще останется. И плитка шоколада есть. Но это крайняя мера. Если съедим, сестра меня с потрохами слопает. Я ее у нее спер.
– Расть. Друг. Да мы тебе этих шоколадок целый ящик купим, если выведешь нас, – сказал Харлампиев, и его весело поддержали все остальные. – А барбариски давай, – добавил он. – Они точно не помешают, глюкоза с фруктозой сил добавят.
При возвращении основной проблемой стали узкие лазы и проходы, по которым я протискивался с трудом, а основная часть взвода старшего лейтенанта Харлампиева не проходили по плечам. В ход шли все возможные средства: от моего ледоруба и ножа до пряжек солдатских ремней. К вечеру мы добрались до рукотворного колодца. Шахтерский фонарь у меня сел. Фонарик на батарейках тоже. Свечи старались палить экономно и пользовались только керосиновой лампой.
– Слушай, Растислав, – обратился ко мне Харлампиев, трогая стены колодца, – это же руками делалось. Ты что же, нашел археологический памятник и даже не заметил?
