Это была главная дилемма, стоявшая перед властью и лично перед Николаем Павловичем. Путь был один: выкупить землю и передать ее крестьянам. Однако это требовало колоссальных финансовых затрат, а таковых средств у государства не имелось.
Крепостное право сохранилось, но при Николае I было сделано очень много в деле изучения аграрного строя России и в деле его правового упорядочения. Никто из предшественников-императоров не сделал столько важного в этой области…
Николай Павлович первым из числа правителей-императоров ясно осознал то, что Россия – не просто Великая Империя, но что это – Православная Империя. Отсюда проистекали содержательно и совершенно иные, ранее неизвестные импульсы и мотивы, влиявшие на разные стороны внутренней и внешней политики страны.
Николай I был, как точно выразился его биограф Н. Д. Тальберг (1886–1967), «человеком вполне русским». Но русским он был в силу того, что являлся человеком «вполне православным»[8]. Даже имя его оказалось совершенно необычным. Впервые в истории правящих династий на Руси он был крещен Николаем в честь высокочтимого Угодника Божия Николая Мирликийского.
Он любил Россию простой и полномерной любовью, и это сыновнее чувство никогда не имело никакой нарочито-патетической окраски. По-иному он жить и чувствовать не мог. Замечательно кратко выразил свою «монаршую русскость» в письме сыну Цесаревичу Александру Николаевичу в июле 1837 года: «Я стараюсь в тебе найти залог будущего счастья нашей любимой матушки-России, той, для которой дышу, которой вас всех посвятил еще до вашего рождения, за которую ты также отвечать будешь Богу!»
По словам хорошо его знавшей фрейлины Императрицы графини А. Д. Блудовой (1813–1891), добродетели и недостатки Императора являлись «большей частью именно добродетели и недостатки русского человека вообще, и хорошие качества у него, как и у народа, далеко превосходят дурные; в них нет, по крайней мере, ничего мелкого».
Графиня была совершенно права: сиюминутно-мелкого, личностно-суетного в делах и словах Николая Павловича отыскать невозможно. Он всегда смотрел на себя и свое предназначение как на священный долг – тяжелый, нежеланный, но и неоспариваемый; воспринимал личное служение как религиозное послушание.
В конце 1825 года, вскоре после воцарения, Николай I сказал младшему брату Великому князю Михаилу Павловичу (1798–1849): «Революция на пороге России, но клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохранится дыхание жизни, пока, Божией милостью, я буду Императором». Он свою клятву сдержал и действительно отвел вполне реальную угрозу революционного краха.
Будучи полностью и безусловно православным, Николай Павлович страстно и последовательно ненавидел все формы революционности, видя в том не просто разрушение традиционного мироустроения, но в первую очередь – богоотступничество. С еретиками же и богохульниками не могло быть никаких «соглашений», не могло существовать никаких компромиссов.
В этом отношении он оставался последовательным и неколебимым. Его неприязнь к «конституции» и парламентским формам правления вызывалась убеждением, что это – «сделка с революцией», что это – уступка тем и тому, что разрушает вечное, целостное и неподдельное. Он знал, видел и прекрасно понимал, что там, где воцарились «свободы», именно в тех странах быстрее всего и наступает упадок Веры Христовой. Для России же подобный путь – смерти подобен.
