Император Святой Руси - страница 30
Речь, видимо, идет о «московском народе» – горожанах, которые принимают участие в церемонии встречи своего князя. Некоторые горожане вышли из Москвы навстречу ему даже «за 7 верст пеши». Их социальный состав в самом тексте признается непринципиальным. Конструкция малые и великие, славнии и неславнии, бесчисленое их множество представляет собой не регистрацию участников и их социального положения, а устойчивый литературный топос, сближающий власти с «социальными низами». Усилие летописца направлено на сглаживание различий, но они проступают сквозь толщу парадных перечислений. Процессия в канун новолетия (то есть 31 августа) состоит из братьев Ивана III, великого князя Ивана Ивановича и удельного князя Андрея Васильевича Меньшого и других князей, бояр, вельмож, гостей и купцов во главе «лучших людей» или определяемых в целом как лучшие люди. Они все встретили Ивана III еще за стан от Москвы на ночлеге великого князя. Тогда как «народи», согласно летописной повести, во главе с митрополитом Филиппом и священным собором встречают Ивана III прямо на день Симеона Столпника (то есть 1 сентября) непосредственно в Москве «с кресты близ церкви, толко с мосту Блъшего съшед Каменнаго до кладезя площадного». Судя по последовательности этих двух встреч, «народи» выступают отдельно от великого князя Ивана Ивановича и Андрея Меньшого, придворных, купечества, (и или то есть) «лучших людей». В Лицевом своде во второй половине XVI в. эти две встречи будут разделены двумя разными миниатюрами.
Несколько расширяя контекст и обращаясь к описанию войны между Москвой и Новгородом в том же рассказе, можно заметить, что новгородцы не образуют «народа» или «народов», а при обозначении общности составляют, например, «новгородцев», «многое множество людей»120. Особенно выразителен контраст в сюжете об ультиматуме, направленном великим князем в Новгород:
Си же паки людие новгородстии о всем о том не внимаху, но свое зломыслие творяху, то не горее ли сии неверных: невернии бо изначала не знааху Бога, ни научишася ни от кого же православию, перваго своего обычаа идолопоклоньа дръжахуся, а си многа лета бывше в христианьстве и наконец начаша отступати к латынству. И так поиде на них князь велики не яко на христиан, но яко на иноязычник и на отступник православиа121.
Новгородцы для московского летописца являют пример вероотступничества, они хуже язычников, они от православной веры обратились «к латынству», и великий князь отправляется против них в поход «яко на иноязычники». Летописец называет новгородцев «людьми» в контексте, сходном с тем, в котором он называет жителей Москвы «народами», поскольку удерживает определение «народы» только для православных христиан и не считает таковыми новгородцев122. Впрочем, в тезаурусе Великого Новгорода к 1472 г. словосочетание «черные людие» находило прямой аналог в средненижненемецком языке – «de gemene lude» и определяло основную массу рядовых свободных граждан (не будучи, очевидным образом, обозначением особой городской группы или социального класса)123.
В апреле 1472 г., когда началось строительство Кремлевского Успенского собора («бысть начало зданию церкви Пресвятыа Владычица нашеа Богородица на Москве»), митрополит Филипп освятил закладку храма. В церемонии, состоявшейся 30 апреля, участвовали помимо митрополита и освященного собора
благоверныи и христолюбивыи велики князь Иван Васильевич всеа Руси и сын его великии князь Иван и мати его и братиа его, боаре же и велможа, и всенародное множство града Москвы