Мы легли на воду, набрали в грудь воздуху, раскинули руки, качались на воде поплавками. Звезды ходили над нами ходуном, вспыхивали разноцветными пчелами, лучились, вздрагивали, плыли, сумасшествовали. И мы были двое сумасшедших, созерцающих Мир однажды в жизни в тяжелой, как черное масло, ночной великой реке.
– Звездное Колесо?!..
– И Звездные Розвальни… И Звездный Кол, а к нему привязаны Звездные Кони… И вон Звездная Корова идет, и вымя набрякло у нее звездами… А вон – ты… Звездная Ты…
Он перевернулся в воде, всплеснул, шлепнул рукой, брызги ударили мне в лицо черным вином.
– Что ты городишь!..
Он схватил меня в воде в объятья. Он был весь гладкий, скользкий, текучий, как рыба, как дикий водяной зверь, как золотое мокрое божество, – скользящий и молящийся и смеющийся, как сама жизнь, нами не прожитая, текущая мимо и выше нас, там, под звездами, за звездами, высоко, искупительно.
– Ты потопишь меня!.. пусти… тут же глубоко…
– Рыба моя, рыба, поймал я тебя…
– Мне кажется – наше счастье непрочно… оно умрет… утечет, как река…
Он коснулся мокрыми губами моего виска, нашел в воде мои губы, его язык вплыл в мои уста и заиграл, заплясал, забился неостановимо.
– Откуда ты знаешь… откуда…
Я перевернулась в воде на живот и стала грести к берегу, далеко выбрасывая вперед руки, запрокидывая голову, задыхаясь; он не отставал, он настигал меня.
– Мне снятся сны… про нашу другую жизнь… как будто мы с тобой…
Говорить было напрасно. Я нырнула, ушла с головою под воду. Какая бездна! А если утонуть? Ничего не видеть… не чувствовать больше… никогда… Стать навеки рыбой, тьмой, отраженьем звезды в агатовой, теплой, тягучей глубине, бликом Лунного кадила на маслянистой и слезной волне.
…………………………….тяжелый стон, и не стон вовсе, а вопль о пощаде, а вздох после стона – благословенный, и вскрик, и еще короткий крик – будто птица крикнула в небе, испугавшись огромности неба, его синевы и бездны.
– Василий!.. зачем…
Господи, ведь это он вонзился в меня, проник в меня и стал мною. Настоящею мною; но ведь мужу нельзя стать женой, а жене – мужем; их Бог создал розно; для чего? Для наслажденья друг другом?! Тогда что же такое сейчас с нами?!
– Никогда… никогда… Я всю жизнь ждал…
Так вот как это жестоко. Захлест. Вокруг шеи – петля. Так с корабля бросаются вплавь, ежели тонет он. Торпедировали метко; и капитан командует: Шлюпки на воду!” – а сам остается на корабле, глядеть, как горит и тонет он. Твои руки обхватили меня слишком сильно. Твои жилы и сухожилья вплелись в мои мышцы, перевили мои кости повиликой. Твои ребра разрезали мою плоть и подожгли. Я – сухая яматская бумага. Рисовая бумага, на которой рисуют тонкой колонковой кисточкой, макая ее в тушь. В красную тушь. В кровавую тушь. В кровь.
Движенье. Движенье. Еще движенье – навстречу мне. Ты движешься во мне. Самое чистое, самое намоленное движенье, отмаливающее за меня, молчащую – у неба, тоже намертво – в рот воды набрало – молчащего – все мои молчаливые грехи. Да, уж нагрешила. Кто я, Василий?! Где грехи мои?!
– К тебе… к тебе… в тебя… в тебя… дальше… глубже… небо мое… земля моя…
– Я тону в тебе! Я не выдержу жизни! Дай мне умереть! Дай мне! Дай…
Сотрясенье. Так ветер трясет одинокий дуб в полях, бедную, под снегом, молчащую на косогоре сосну. Художник, изобрази меня сосной под снегом, а надо мною нарисуй Луну. Круглолицую Луну, восточную бабу, китаянку, филиппинку. Круглую, как мой живот. Живот мой – вместилище твое. Для тебя. Это сосуд лишь для тебя. Клянусь тебе, что ни один мужлан… ни один саблезубый тигр… ни пьяный рот, ни жадный затупелый меч живой… кровь отторгнет!.. ноги изловчатся, извернутся, выбросятся в нападенье, ударят, убьют… ненавижу… ненавижу всех, кто – не ты… кто – до тебя… кто – кроме тебя… и сейчас… и прежде… и всегда…
