Да, он редко чего боялся, но сейчас, как назло, он был не один. С ним были малолетки. А эти ведь всё могут выболтать, как ни угрожай… Семён отвлёк его:
– Что с ним? Он на полу? Он по-моему лежит на полу!
– Верно, глазастый; он на полу.
– И правда, что с ним? – проговорил Белка, от испуга даже перестав суетиться.
– Иди и проверь.
– Я?
– А кто, я?
– Ну… – он покосился на Семёна, раздумывая, стоит ли напомнить, что это всё для него делалось. Пашка разгадал его мысль:
– Хомяк уже своё дело сделал. Иди теперь и проверь, что с ним! Заодно заберёшь очки, вон они валяются… – Павлу нужно было время. Он сам не знал, что делать. Не дай Бог сторож…
– Ну ладно, – нехотя отозвался Белка, приоткрывая дверь. – Только как я проверю-то?
– Ты на ОБЖ ходишь? Вот и вспоминай. Зря, что ли, Гуля Ахмедовна так старается?
Попытка разрядить обстановку успеха не возымела. Белка сглотнул и вышел в холл, не сводя глаз со сторожа. Их учительница по ОБЖ, Гуля Ахмедовна, чьё имя само по себе нередко вызывало улыбку, и правда очень рьяно относилась к своим обязанностям, не уставая показывать на видавшем виды манекене, где щупать пульс и как делать искусственное дыхание и массаж сердца. Много лет подряд на школьном конкурсе учителей, где присваивались звания типа «самая обаятельная», «самая добрая», «самая женственная», «самая красивая» и т.д., Гуле Ахмедовне доставалась почётная награда «самая эрудированная», поскольку ни одно из других званий не подходило к ней даже близко. Белка же точно решил, то ограничиться, максимум, проверкой пульса на руке… очки Хомяка валялись под ближайшей вешалкой. Бесшумно передвигая ногами и не дыша, он смотрел в их сторону, тем самым лишь пытаясь обмануть себя – взглядом всё равно косился на Георгия Афанасиевича, пытаясь уловить малейшее движение губ или век.
Чуя, должно быть, новую добычу, несколько мух вылетели из коморки в гардероб и нарушали тишину своим противным нервным жужжанием. Гудели мухи, гудел холодильник в коморке, гудел даже свет… всё это хорошо улавливал обострённый слух Белки. Медленно подобрав очки, он повернулся к сторожу и сжал очки в руке, точно ища в них защиту. На лбу его выступил пот, и одна из мух поспешила туда сесть – Белка лишь слегка мотнул головой… рот Георгия Афанасьевича был открыт, рядом с головой образовалась небольшая лужица слюней. От него веяло перегаром и, кажется, тухлой курицей… или это из коморки…
Белый приблизился. Осталось только наклонится и дотронуться до руки. И ребята, как назло, молчат. А вдруг они уже смылись? Белка оглянулся… и костлявая, деформированная артритом рука намертво сомкнулась на его лодыжке.
Последний хриплый выдох вырвался из груди сторожа, последняя надежда перед падением в темноту вечности. Отчаянный рывок из последних сил; просьба о помощи и безумный страх смерти были основой этого движения, но Белка, разумеется, воспринял всё иначе. Тело его среагировало быстрее мозга – он рванулся прочь, но хватка была цепкой; и падая он даже не успел подставить руки, которые, казалось, старались убежать отдельно от всего остального, и неслабо приложился подбородком об пол. Он даже забыл закричать. Вопль вырвался только теперь, и уже от боли, нежели от страха. Свободной ногой он отбивался что было мочи, пока наконец не услышал хруст позади и не почувствовал, что его щиколотка свободна.
Одновременно с ним взвыл и Хомяк. Ситуация явно выходила из-под контроля; Пашка опасался, как бы крик не услышали снаружи. Да и сам он струхнул – всё-таки от детского возраста он ушёл недалеко. Пропустив в дверь ревущего Белку, они втроём бросились к выходу через коридор второго этажа.. Пашка долго возился с ключами, и полегчало ему лишь когда дверь была заперта, а внутри остался один несчастный сторож да мухи.
