Петрович тепло улыбнулся и снова поднял рюмку. И опять поставил её на стол. В одиночку пить не хотелось.
– Вот жизнь! В рождественскую ночь пропадает человек ни за грош!
Старик выбрался из-за стола и вышел в ярко освещённый вестибюль. Кот Тимофей, как всегда, сладко спал на широкой батарее да ещё на новеньком матрасике в ярко-красный горошек.
– Тимка! – позвал Петрович. – Хватит дрыхнуть, счастье своё проспишь. Иди посиди со мной.
Кот приоткрыл блестящий зелёный глаз, потянулся и повернулся на другой бок, к Петровичу спиной.
– И ты, Брут!.. – горько сказал старик и поплёлся обратно. В зале мигнула и мелодично зазвенела гирлянда на ёлке. Девять часов.
За окном падал снег, светили фонари, в дворницкой было тепло и уютно, только на праздничном столе сиротливо стояла гранёная рюмка, полная золотистой ароматной жидкости.
– Вот жизнь! Эдак я весь праздник один просижу. Надо срочно принимать меры.
Петрович прошёл в зал, включил весь свет, какой только было можно, и неторопливо стал обходить картины.
– Этот, в очках, с книжкой, не годится: после второй рюмки заснёт. Может, вот этот рыцарь? Нет, больно молодой да здоровый, ему ящик одному нужно. Да и железа на нём многовато – паркет испортит, Егоровна тогда меня в порошок сотрёт… Сталевар?.. Лицо доброе, хорошее, да, скорее всего, скучно с ним будет. Работа, план пятилетний… Том Сойер?.. Пацан классный, но только с ребёнком пить нельзя. Байкер?.. Этот свой мотоцикл ни за что не оставит, а мотоцикл нам здесь без надобности…
Обойдя зал, старик обескураженно остановился.
– Рисуют чёрт-те что, а Владимир Никитич покупает. Вкус потерял, что ли? А ещё Школа Искусств…
Старик повернулся к выключателю и только тут заметил в нише за колонной бронзовую скульптуру на постаменте из чёрного мрамора.
– Вон, вчера ещё одного привезли. Сумасшедшие деньги заплатили. А за что? Ишь, разодет-то как! Небось, ростовщик еврейский, не иначе. А посох-то!
Петрович подошёл поближе.
– Старик, как и я. И волосы, видать, тоже седые. Только вьются. И борода кудрявая… А с лица красивый. Не то, что я… Егоровне бы понравился…
Петрович скосил глаза на табличку: «Мерлин».
– А, волшебник…
Смотритель с уважением посмотрел в бронзовое лицо великого мага и грустно вздохнул.
– Видно, сегодня не мой день. А ты, если бы действительно был магом, не стоял бы сейчас здесь истуканом…
– О-о-ом-м-м!.. – гулко разнеслось по залу.
– Ну ладно, стой, – и Петрович звонко щёлкнул Мерлина по лбу. – Может, всё-таки байкера позвать? А что, прокатимся до города. Я «Харлей» только на картине и видел…
Сильный толчок в плечо чуть не сбил Петровича с ног. Рассерженный Мерлин стоял перед ним, осторожно ощупывая лоб, на котором прямо на глазах набухала малиновая шишка.
– Ты чем меня ударил, старик?!
– Так я, это… щелбан тебе дал, – Петрович сконфуженно хихикнул. – Шутя. Мы с Митричем в карты на щелбаны играем, так у него – ни царапины… А у тебя, твоё волшебное величество, видно, лоб очень нежный… На вот, – Петрович протянул Мерлину медный позеленевший пятак. – Подержи чуток – и шишки как и не было! А у меня ногти что железо – я шурупы ногтем, без отвёртки, вкручиваю… – Ладно, чего звал-то?
– Так ведь Рождество, а я один.
– Но ты ведь, как я понимаю, на службе?
– Ну и что, у меня объект спокойный.
Без происшествий.
– Ну что ж, – Мерлин широко улыбнулся, отчего его лицо словно осветилось изнутри, – веди, Петрович.
