Империя Машин: Пограничье - страница 15

– Браво! – сказал торговец, успевший выбраться из палатки, – гражданам понравилась забава, но пора кончать! Представьте его под ясные очи государя!

Йома приволокли к центральной сцене, но Медварда среди присутствующих не оказалось, тогда его хотели было вернуть обратно в ряды рабов, предварительно отхлестав и отрезав пальцы, но неожиданно прозвучал тихий и властный голос:

– Как зовут этого раба? – высокий беловолосый мужчина в плаще лорда сошел со сцены. Йом ощутил запах секвойи, – так вот куда тебя упрятали. Давно он на острове?

Счетовод спешно перелистывал именные, аукционист бросился отыскивать свидетельства его прибытия, но лорд остановил их, подняв руку

– Это не важно, ему полагалось получить свободу в качестве работника по закону Поднебесья? Как там: все, участвующие в строительстве вправе рассчитывать на выкуп души? Что ж, душу то он вправе выкупить, а тело останется с нами. Продать обратно в рабство, да так, чтобы пожестче, – он показательно сжал кулак.

– Хороший батрак! – прокричал аукционист про Йома, а что означал сжатый кулак он узнал чуточку позже.

Стражники надели на голову стальной колпак похожий на ведро и забили битами по нему, пока тот не потерял сознание, а из ушей не хлынула кровь.

Меж тем, серп сверкнул и Слепец, с подкосившимися ногами, закричал, двое громил взяли его под руки, а аукционист стукнул молотком «продано!», записав Слепца в писарей и певчих.

– А теперь, после того как мы насладились демонстрацией первобытной силы, поведаю вам трагичную историю любви прекрасного певца – Слепца! – пропел герольд. Принесли картину, где изображена обнаженная молодая девушка с венком из цветов. – Он воспылал любовью к этой даме, но суждено погибнуть в темной яме! Так было до тех пор, пока наш господин, не показал Слепцу, что был он не один! С того златого дня минуты вдохновенья открыли струны в нем и радость песнопенья! Прозрел Слепец и стал… Певцом! Он имя поменял! Возрадуемся ж мы его преображенью! Не возжелать Певцу иного положенья!

Народ зааплодировал. Из толпы вылезла знатная женщина:

– Хочу его себе! Как это прекрасно! Картины!

Амалия тихонько коснулась плеча Неизвестного

– Мы так и пробегаем по островам?

Он не разговаривал с ней с тех пор, как они покинули остров Цепей. Он вообще стал молчалив и хмур после череды тамошних происшествий. «Ворчливее старика» – прописал ему диагноз один из членов экипажа, когда они повстречали проплывающий мимо почтовый корабль.

– А ты хочешь остановиться? Было бы где.

– Мама говорила, что, убегая, мы предаем себя.

– Мудрая женщина.

В тумане морской глади проблеснул скользящий свет. Маяк, значит остров неподалеку. Желтоватый огонек Стагмина озарял палубу. Он не раз их выручал, когда корабль дрейфовал, сбиваясь с курса. Хотя и дал ныне небольшую осечку. По показаниям компаса Неизвестного, они немного отклонились от намеченного маршрута. Он взобрался на покатую крышу кабинки и подошел к мачте. Погладил стагмин – тот издал звук, похожий на шепот морских волн – успокаивает. Амалия любила его и, при ясной погоде, снимала с мачты, к которой он присасывался ворсинками, и обнимала, а он грел ее в ответ. Она называла его солнцем.

Неизвестного беспокоило то, что Стагмин не ощутил подводного вихря, едва не затянувшего их в бездну накануне. «Видать и ты устаешь» – подумал он, поглаживая теплую и приятную на ощупь «кожицу». Как шерсть. Туман потихоньку рассеивался, постепенно обнажая бескрайнюю даль. Ржаво-красный силуэт маяка в круговую разбрасывал свет. Острова еще не видать. «Маяки вместо звезд… Так неровен час – и потеряться можно». Когда-то он верил сказкам об их влиянии на разум, но миф давно рухнул, хоть и застрял в сознании некоторых людей, и доселе воспринимавших «отклоняющееся» от заведенного поведение, как «проверку на прочность» и «верность родной стране». Главное то, как Барданору удалось внушить сию абсурдную мысль? Будто твои побуждения и вовсе не твои. Будто чувства обманчивы, а разум – ошибочен, если он полагает правдивым то, что не соответствует государевой воле.