– Да ладно, там и дел-то всего было инструкцию внимательно прочитать, а потом два провода перекомутировать да один датчик подправить, – заскромничал я.
– Ну другие-то не смогли это дело подправить, да еще медаль эта, сколько лет тут работаю, ни одного студента с медалью не видел, ты первый будешь, так что кончай скромничать и приступай к делу.
– К какому делу? – не успел испугаться я.
– У нас на факультете есть опытная лаборатория, туда привлекают самых перспективных студентов, вот ты на мой взгляд перспективнее некуда, раз такие дела творишь – так что вливайся по полной, прямо с завтрашнего дня.
– Вячеслав Петрович, – прижал я к груди руки, – если вы думаете, что я откажусь, то это зря, согласен со страшной силой, я о таком можно сказать с детства мечтал.
– Ну и ладненько… может чайку хочешь?
– Было бы очень кстати, с утра ничего не ел-не пил.
Декан вызвал секретаршу и она быстренько принесла два стакана чая и какие-то печеньки в блюдечке. Отхлебнул немного, покрутил в голове одну идейку и решил, что была–не была…
– А хотите я расскажу, как я на самом деле спас того несчастного утопающего?
– Ну-ка, ну-ка, – насторожился декан, – то есть там какие-то подводные камни были?
– Были камни, Вячеслав Петрович, и подводные, и наземные, всякие…
И я без остановки вывалил ему свою уже накатанную версию с вещим сном и газетой за 8 сентября, со всеми подробностями выкатил, включая захватывающую историю про нечерноземное путешествие на перекладных из Анютина до Тамбова. Битых полчаса вываливал. По окончании он сказал:
– Хм… интересно, но зачем ты мне все это рассказал-то?
– А затем, Вячеслав Петрович, что вчера у меня был еще один примерно такой же сон, да…
– И чего там в этом сне было?
– Сегодня ночью сгорит все правое крыло первого корпуса… да-да, то самое, где скульптуры колхозниц и рабочих на крыше стоят. Будет замыкание в проводке на втором этаже, часов в 9-10 вечера, огонь перекинется на занавески, а сигнализации там сроду не было, так что заметят это, когда уже поздно будет. Такие дела.
Петрович нервно забарабанил пальцами по столу, встал, прошелся до двери и назад, потом сказал:
– Ну и что ты предлагаешь?
– Вы же не хуже меня понимаете, Вячеслав Петрович, что если я щас пойду к коменданту этого первого корпуса и вывалю все это как есть, то в лучшем случае посмеются и скажут, гуляй, мальчик. А в худшем сами наверно знаете, что сделают…
– А мне ты значит не испугался все это рассказать?
– А вы человек вполне вменяемый и разумный, вам можно.
Петрович вторично побарабанил пальцами, покрутил пепельницу, потом закурил Родопи, предложил мне, я сказал, что не курю.
– Ну и что ты конкретно-то предлагаешь сделать, Сорокалет?
– Все просто, как апельсин – мы с вами вечером идем в тот корпус (одного-то меня не пустят, а с вами запросто) за каким-нибудь серьезным делом… надо придумать за каким, это важно… там, в этом корпусе, есть хоть что-то, относящееся к радиофаку?
– Ну допустим есть… каморка одна наша есть, со списанными осциллографами.
– Вот туда значит и идем, потом сидим и ждем начала возгорания, а потом героически все тушим и получаем плюшки.
– А если не загорится ничего? И когда оно там начнется-то, по твоему сну?
– После 9 вечера, точнее не понял. А не загорится, значит спокойно возвращаемся по домам, и вы можете с полным правом считать меня несерьезным балаболом всю оставшуюся жизнь. Ну сами подумайте, Вячеслав Петрович, что вы теряете, если ничего не будет? Да ничего. А если что-то будет, приобретете очень много… к тому же вам наверняка скучновато сидеть тут день за днем, а тут такое приключение… соглашайтесь, а?
