Однажды в Институт пришло распоряжение Императора о том, что во дворец на прием нужна талантливая ученица, способная поддержать любую беседу не только на французском, но еще и на польском и немецком. Поездки во дворец для институток всегда были немыслимой радостью, а уж по личному требованию Императора и с особой миссией – это было уникальной возможностью.
Как и предполагалось, кандидаток, соответствующих всем требованиям и с безупречной репутацией, осталось немного, возможно, три или четыре барышни. Каждой из них предстояла беседа с главной статс-дамой двора.
Я лично не видела происходящего, но ходили слухи, будто девушки вылетали из кабинета главной фрейлины двора с распухшими от слез глазами и покрасневшими носами, а потом клялись, что никогда больше не переступят порог императорского дома. Но с Афанасией все вышло иначе.
Когда двери кабинета отворились, замерла даже госпожи Малюм, выходящая из танцкласса. Вместо очередной заплаканной институтки в проходе показалась довольно скромная на вид девушка, которая абсолютно спокойно и невозмутимо направилась к лестнице. Ничего удивительного в спокойствии Афанасии не было, если бы не одно «но» – за ней следом практически вприпрыжку бежала наделавшая столько шуму статс-дама. Она проводила Фаню до лестницы, а затем, поклонившись в ноги, предложила лично сопроводить девушку во дворец на бал.
Языки и способность найти подход к кому угодно были не единственными талантами девушки. Назло своим завистникам она еще и прекрасно владела скрипкой. Поэтому девушку частенько можно было увидеть наигрывающей в бальном зале какую-нибудь незаурядную и трепетную мелодию. В конце своего обучения в Институте она резко переключилась на фортепиано, без труда освоив и его.
Возможно, ее бы и не ждал такой успех, если бы не сам культ обожательниц, боготворивших ее.
Однажды зимой, когда я не на шутку простыла и уже две недели валялась с температурой и кашлем в лазарете, ко мне среди ночи на соседнюю кровать положили девочку.
На вид ей было около двенадцати, и выглядела она ужасно: бледная, худая, задыхающаяся в безостановочных приступах кашля. Врач дал ей микстуру и ушел. Ей ничего не помогало, и девочка продолжала задыхаться от сдавливающих легкие спазмов.
Я не могла слушать, как человек рядом мучается и медленно умирает, но сделать ничего не могла. Поэтому я отвернулась к стене, закрыла уши руками и принялась тихо шептать молитву. Прошло минут тридцать, когда вместо удушающих приступов, я услышала неразборчивое бормотание. Я открыла уши и прислушалась. Девочка действительно хрипела что-то себе под нос. Нечто подозрительное похожее на стихи. Я не выдержала и спросила:
– Что это? Ты мне что-то говоришь?
Девочка еле заметно мотнула головой.
– Это мой любимый стих, – прохрипела она и снова закашлялась.
– Чей он?
Я совершенно не подумала, что ей очень тяжело говорить, поэтому тут же пожалела, что спросила.
Однако на удивление, девочка хоть и не без труда, но продолжила говорить:
– Это Афанасия. Она так дивно пишет.
Той девочки не стало через неделю, но каждый день до последнего дня я слышала, как она нашептывала себе заветные строки, чтобы уснуть.
9. Глава 9
Был конец года, и в Императорском дворце по традиции организовали Рождественский бал. Это было единственное за все двенадцать месяцев мероприятие, на которое приглашали не только взрослых выдающихся учениц Института, но и тех, кто просто хорошо себя зарекомендовал. К слову, у меня не было сомнений, что я буду в числе тех, кто отправится во дворец.
