– Она здесь, – проворковал я. – Она в порядке.
«Отдай меня ей, отдай меня е-е…»
Я передал клинок, и Диор с улыбкой его приняла. Я не слышал, что Пью говорила ей, но услышал ответ девушки.
– Я в порядке, Пью, – пробормотала она. – Нечего прощать.
Диор опустила голову, заправив светлую прядь за ухо. Затем улыбнулась, ярко осветив все вокруг, как давно потерянное солнце, и прижала сломанный меч к груди, словно сестру.
– Merci, Пью.
Диор вернула мне клинок, и его тяжесть в моей окровавленной руке стала для меня идеальным утешением. Крепко сжав обтянутую кожей рукоять, я почувствовал невыразимую благодарность за то, что она снова рядом со мной. Единственная гарантия в мире, который погрузился в хаос и безумие.
«Нам нельзя здесь оставаться, Габриэль, – прошептала она. – Хоть эта с-священная земля и в-выглядит как убежище, но н-нас она не п-приютит».
– Обожаю твою привычку оповещать меня о дерьме, которое мне уже известно, Пью.
«Везунчик. Потому что я тебе н-н-н-нужна как никогда».
С легкой улыбкой вложив клинок в ножны, я взял Диор за руку, и вместе мы пошли по проходу в пытающийся заняться рассвет. Воздух снаружи был морозным, между огромными колоннами монастыря падал густой снег, а на их вершинах вырисовывались величественные готические здания. Сан-Мишон был неприступен. Этот бастион устоял, даже когда большая часть королевства погрузилась во тьму. Но хотя Пьющая Пепел и была ненормальной, как ведро мокрых кошек, она говорила правду – передышки нам здесь не получить. Мы спасли Диор от смерти, ожидавшей ее на острие кинжала Хлои, но я понимал: это не конец, и мы не могли просто прятаться здесь, среди пятен крови. В любом случае рано ли поздно с охоты вернутся другие угодники-среброносцы и обнаружат, что их настоятель убит моей рукой на святой земле.
Я мог поспорить, что вряд ли наша встреча пройдет хорошо.
Но теперь в Нордлунд уже пришел зимосерд, реки замерзли и больше не были препятствием для вампиров, которые, как я знал, все еще охотились на нас. Вечный Король отправил по следу Диор своего младшего сына, и хотя Дантон погиб, Восс вряд ли рискнул бы всей своей ставкой при одном броске игральных костей. Покинув священную землю, мы шагнули бы в волчью пасть.
Мы будем прокляты, если уйдем. И будем прокляты, если останемся.
Я услышал скрежет лебедки и, посмотрев за монастырь, увидел на платформе дюжину сестер Серебряного Ордена. Рядом с ними стояли три брата очага под предводительством великана Аргайла, старого мастера-кузнеца. Они кутались в меха, несли наспех собранные пожитки, и на лицах у них было затравленное выражение людей, спасающихся бегством.
«От меня бегут», – понял я.
При виде нас Аргайл поднял молот из сребростали. Старый чернопалый присутствовал на ритуале в соборе и был доволен, как и остальные, тем, что обрекает на смерть невинную ради спасения мира. Но он сбежал, пока я спасал Диор. Я вспомнил, каким старик был в более счастливые дни, как усердно работал в любимой кузнице, создавая оружие, которое не раз спасало мне жизнь на охоте. Но сейчас он плюнул на камень, встав между мной и святыми сестрами, и шрамы от ожогов на его бледном лице приобрели мертвенно-красный цвет.
– Не подходи, – предупредил он.
– Аргайл…
– Назад, Габриэль де Леон! И убери свои чертовы руки, предупреждаю!
Думаю, я мог бы остановить их. Оставить их в живых значило, что они расскажут о произошедшем всем, кто станет слушать. Казалось бы, еще несколько убийств – сущая мелочь после того, скольких я умертвил. Но я просто молча смотрел. Я знал, что видят во мне эти люди. Не героя, спасшего невинное дитя, нет. Они видят предателя, который осквернил их монастырь, убил их друзей, обрек на смерть их мир. Одна из сестер сотворила колесное знамение, а седая борода кузнечного мастера ощетинилась.
