Как я уже говорил, в детстве Селин на всех наводила ужас. Наша дорогая мама́ рвала на себе волосы из-за занятий Селин, неподобающих для леди, и упрекала меня за то, что я их поощряю. Моя безнадежная проказница-сестрица всегда утверждала: у нее нет желания выходить замуж. Она мечтала о жизни, полной приключений, и мы с ней играли в бои на мечах возле кузницы отчима, когда заканчивали работу по дому. Но, как бы странно это ни звучало, мы с Селин никогда не дрались друг с другом. Наоборот – всегда стояли спина к спине, с палками в руках, сражаясь с несметными легионами воображаемых врагов.
Мы говорили: «Всегда в меньшинстве. Никогда не уступая. Всегда – Львы».
И там, в тени Сан-Мишона, мне поначалу показалось, что мы снова стали детьми – что в любой момент может крикнуть мама́, призывая нас бросить палки и идти ужинать. Но когда я в очередной раз отразил ее атаку, клинок к клинку, я понял, что детские забавы закончились, что Селин больше не играет со мной и что мои теплые воспоминания были всего лишь отголосками ее крови в моих венах.
«Это не твоя с-с-сестра, Габриэль», – прошептала Пью.
Когда наши мечи целовались, в разные стороны разлетались красные брызги.
Меня обожгла боль, когда ее лезвие порезало мне щеку.
– ГАБИ! – крикнула Диор.
«БЕЙСЯ, ЧТОБ ТЕБЯ!»
Диор бросилась по снегу к нам с Селин, крича: «ДЕРЖИСЬ!», а я вопил, заклиная ее не приближаться, но у этой девчонки яйца, клянусь, были больше гребаных мозгов. И, когда я отвел взгляд от Селин, та ударила меня ногой, чуть не сломав ребра и отбросив назад, как ядро из пушки. И я врезался лбом прямо в лицо Диор.
Столкнувшись, мы выругались. Диор резко выдохнула, и вместе с воздухом у нее изо рта вылетела сигарилла. Рухнув в снег, мы полетели кувырком, видимо для того, чтобы перевести дух. Остановившись, я присел на корточки, крепко сжимая клинок, и посмотрел на девушку, которую ударил. К моему облегчению, ее только немного оглушило, и она запыхалась. Но пульс забился быстрее, и во рту пересохло, когда я увидел, как у нее из носа хлынула ярко-красная блестящая струя.
Кровь.
Габриэль глубоко вздохнул и провел большим пальцем по каплевидным шрамам на щеке.
– Надо сказать, холоднокровка, что меня многие считали величайшим фехтовальщиком из когда-либо живших. В песнях, которые обо мне слагали, говорилось, что я даже ночь могу разрубить надвое. И хотя пьяная болтовня в сортирах Августина и Бофора не является мерилом мужественности, меня и правда нельзя было назвать неумелым – с клинком я обращался достойно. Я учился у мастеров с самого детства. В моих венах текла нордлундская кровь и кровь львов. И, глядя на девушку, которая лежала рядом на снегу, истекая кровью, я почувствовал, как во мне пробуждается лев.
– Да ты, сука, ранила ее, – выплюнул я.
Я прыгнул на Селин, обрушился на нее лавиной, под кожей у меня горела эгида. Теперь стало окончательно ясно: сестра хотела убить меня и захватить Диор в свои холодные объятия. И, взглянув на запыхавшуюся девушку, которая, переворачиваясь в снегу, размазывала по лицу кровь костяшками пальцев, я вспомнил, что обещал и чем уже пожертвовал, чтобы спасти ее.
Судьбой целого мира.
«БЕЙСЯ!»
Селин сделала выпад, нацелив острие клинка мне в грудь. Отскочив назад, хрустя ботинками по снегу, я увел ее в сторону. Пританцовывая, я напросился на еще один удар, и она подчинилась, пошатываясь и теряя равновесие, шипя от ярости. Но я направил клинок вниз, вогнав острие ее меча в снег. И, скользнув ей за спину со всей грацией, о которой пели менестрели в забегаловках, обрушил на нее Пьющую Пепел.
