Империя. Роман об имперском Риме - страница 74



– Замечательно! – одобрила Агриппина. – Но как же без ошибки расшифровать все эти знаки?

Тит улыбнулся:

– Авгур начинает оценивать события в ходе учения, но здравость его суждений возрастает с опытом. Я много лет изучал проявления божественной воли. – Он посмотрел на Нерона, отмечая большую голову юноши и выпуклый лоб. – Скажи, осматривал ли Британника физиономист?

– Насколько я знаю – нет, – ответила Агриппина.

– Мне тоже об этом ничего не известно, – вторил ей Сенека.

– Это очень специализированная отрасль науки. Опираясь на принципы, изложенные Аристотелем и Пифагором, физиономисты изучают лицо и форму черепа на предмет особенностей, указывающих судьбу человека. Они занимаются в основном будущим, но не исключено, что могут узнать и прошлое. Если, как ты подозреваешь, в происхождении Британника есть нечто… предосудительное, то правду все-таки лучше донести до императора. Да, я полагаю, что первый шаг к установлению истины – пригласить физиономиста. Я знаю одного египтянина… ага, вот идет твой сын.

Нерон, достаточно очаровав юную гостью, подобрал складки своей пурпурно-золотой тоги и приблизился к ним.

– Братья! – небрежно бросил он, закатывая глаза и словно объясняя свою ссору с Британником. – Ведь у тебя есть брат? – осведомился он у Тита. – Сенека говорил мне, вы близнецы.

– Да, – вздохнул Тит. Опять ему напомнили о Кезоне.

– И совершенно одинаковые близнецы? – спросил Нерон. Любопытство юноши выглядело абсолютно невинным, но Тит все равно испытал раздражение.

– Внешне – да, по крайней мере, когда были моложе. В остальном мы настолько отличаемся, что впору счесть его… подменышем. – Тит глянул на Агриппину.

– А почему мы его никогда не видим? – не унимался Нерон. – Ты постоянно приходишь к императору в кабинет, а близнеца не видать.

– Мой брат… – Сомнительное поведение Кезона не впервые явилось причиной замешательства Тита, однако ему ни разу не удалось придумать достойное объяснение полному отходу брата не только от общественной жизни, но и от круга приличных людей. Кто в императорском доме поймет дикие верования и действия Кезона? Чем Титу оправдать его на сей раз? Объявить безумным? Пьянчугой? Калекой вследствие болезни?

– Мой брат…

– Христианин, – закончил за него Сенека.

Тит побледнел:

– Откуда ты знаешь?

– Наставнику императорского сына ведомо многое, сенатор Пинарий.

Агриппина нахмурилась:

– Как может римский патриций быть христианином? Я думала, это еврейская секта.

– Так оно и есть, – подтвердил Сенека. – Но здесь, в Риме, как и во многих других городах, иудеи склонили к своему культу и других. Преимущественно рабов, судя по всему. Христиане едва ли не чествуют их, и нетрудно понять привлекательность подобного культа для рабов низшего сорта: служение Христу становится очередным делом, которым они тайно занимаются за спинами хозяев. Но не все сектанты рабы. Как мне сказали, среди христиан есть и римские граждане. Они учат, что этот мир – ужасное место, в котором правят нечестивые; они вообще считают Рим и все, что с ним связано, воплощением зла, но также полагают, будто нашему миру скоро придет конец и он сменится другим, в котором оживет и будет вечно царствовать их мертвый бог. Если можно назвать подобные воззрения религией, то они идеально подходят обделенным и обиженным рабам, но вряд ли годятся для граждан города, призвание которых – сохранение мирового порядка и почитание богов.