Раздался грохот, и серебряная пуля пробила женщине спину. Брызнула кровь. Инквизиторша с криком свалилась с лошади, и та встала на дыбы, сбросив ее сестрицу. Я же, не смея дышать, бросился мимо ошарашенных гвардейцев к животному и запрыгнул на него.
– Стой! – прокричала первая женщина.
– У-ублюдок! – закашлялась другая, лежа в крови и грязи.
Я не стал тратить время и оборачиваться. Вцепившись в гриву лошади здоровой рукой, я уже приготовился ударить ее в бока пятками, но в том не было необходимости: заржав от страха при виде порченых, она сама сорвалась с места. Разбрызгивая комья черной грязи, мы ускакали к реке и даже не оглянулись.
Габриэль умолк.
В холодной камере повисла долгая, растянувшаяся словно бы на годы, тишина.
– Ты их бросил, – сказал наконец Жан-Франсуа.
– Oui.
– Оставил умирать.
– Oui.
Жан-Франсуа выгнул бровь.
– В легендах тебя не называли трусом, де Леон.
Габриэль подался вперед, к свету лампы.
– Посмотри мне в глаза, холоднокровка. Я похож на того, кто боится смерти?
– Ты похож на того, кто к ней стремится, – признал вампир. – Но ведь угодники-среброносцы служили образцом Единой веры: убийцы гнуснейших чудовищ и благороднейшие воины Божьи. Ты же был лучшим из них. Однако ты сперва рыдал над трупом павшего коня, а потом выстрелил в спину невинной женщине и бросил на растерзание гразнокровкам набожных мужей. – Историк нахмурился. – Что ты за герой такой?
Габриэль со смехом покачал головой.
– Кто наплел тебе, что я герой?
III. Небольшие благословения
– Через некоторое время мы перешли Кефф вброд. Вода в реке поднялась лошади по шею, но та была крепкой, да и, наверное, спешила убраться подальше от инквизиторов и их кнутов. Я не знал ее клички, к тому же сомневался, что она при мне задержится надолго, поэтому, пока мы скакали сквозь тьму, называл ее просто Шлю.
– Шлю? – Жан-Франсуа удивленно моргнул.
– Сокращенно от «шлюха». Нам суждено было провести вместо всего одну ночь.
– А… Шуточки о продажных женщинах.
– Не упади со смеху, холоднокровка.
– Я постараюсь, Угодник.
– Моя рука постепенно заживала, – продолжил Габриэль, – но, чтобы все срослось как надо, требовалась доза санктуса.
А без огнива трубку раскурить не получилось бы. Да и фонарь не зажечь, поэтому в Гахэх мы ехали вслепую, почти не надеясь увидеть город в целости. Я выглядывал в темноте огни, которые послужили бы маяками в черном море ночи, и когда наконец заметил их, жалкое подобие солнца давно уже закатилось.
В темноте Шлю было столь же неуютно, как и мне, и вот она, завидев огоньки, ускорила шаг. О Гахэхе я знал только, что это небольшой фабричный город на берегах Кеффа, с одной часовней, но место, к которому я подъехал, напоминало небольшую крепость.
Каменных стен горожане себе позволить не могли и потому вдоль границы воздвигли добротный частокол высотой в двенадцать футов, спускавшийся до самого берега реки. Под изгородью тянулся глубокий ров, дно которого было утыкано деревянными кольями, и несмотря на дождь, наверху горели костры. Когда мы остановились у ворот, я заметил в яме опаленные огнем трупы, а на мостках за острыми зубцами – людей.
– Стоять! – громко приказал мне голос с сильным зюдхеймским акцентом. – Кто идет?
– Человек, мучимый жаждой, у которого нет времени трепаться, – крикнул я в ответ.
– Прямо сейчас тебе в грудь нацелено с десяток арбалетов, педрила. На твоем месте я бы говорил учтивее.
