– Он не пришёл, мэм, – ответил мужчина с повязкой. – У него… проблемы.
– У всех есть проблемы, – спокойно отозвалась она. – Но мои люди не исчезают.
– Его жена…
– Меня не интересуют жёны.
Она подошла ближе.
– Передайте ему: у него ровно сутки. После – я решу, что он выбыл. Навсегда.
Все кивнули. Не в знак согласия. В знак страха. Она сделала последний глоток из бокала, который стоял на ящике, допила до дна. Поставила.
– Сделка завершена.
– И снова безупречно, мэм, – проговорил кто- то.
Она бросила взгляд. Не ответила. Повернулась. Ушла первой. Каблуки тихо стучали по бетону. Снаружи – ночь. Свет фонарей рвал туман, как лезвие бумагу. Она вышла, не обернувшись. Телохранитель открыл перед ней дверцу машины. Вивьен села. Закрыла за собой. Молча. И только потом, в полутьме салона, закурила новую сигарету. Глубоко. До самого дна.
На следующий вечер она появилась, как всегда. Тот же час, тот же столик. Тот же запах духов – терпкий, с примесью кожи и сухого жасмина. Коньяк уже стоял. Сигареты – в портсигаре. Лёгкий туман за окнами. Фонарь слегка дрожал на ветру, отбрасывая бликующее пятно на скатерть. Но в ней было что- то другое. Не в одежде – всё то же. Не в походке – такая же прямая. Не в выражении лица – оно всегда было безукоризненным.
Разница была в воздухе вокруг неё. Он стал холоднее. Робин увидел её сразу, как только вышел из- за стойки. Он не подошёл – сначала просто наблюдал. Раньше её движения были как у хищницы – точные, острые, сдержанные. Сейчас – как у хищницы после трапезы. Уставшие. Уверенные. Опасные. Она курила с самого начала. Коньяк пила медленно, но с другим ритмом – не для вкуса, а чтобы затопить что- то внутри. Не давала взгляду ни единого повода остаться – он скользил по залу, как лезвие по стеклу. Когда он подошёл, она даже не посмотрела.
– Добрый вечер, мэм, – сказал он, тихо, почти с почтением.
– Добрый вечер, – отозвалась она, не глядя.
Он замолчал, будто ждал, что она скажет что- то ещё. Она не сказала.
– Сегодня вы… иная, – произнёс он спустя паузу.
– Я всегда разная, Робин. Просто иногда – больше, чем обычно.
Он чуть наклонился, будто хотел заглянуть в неё глубже. Но не решился.
– Если я могу чем- то облегчить ваш вечер – скажите.
Она повернула к нему лицо. В глазах – пустота. Но не бессмысленная. Холодная. Как у человека, который знает, что сделал то, от чего уже не отмыться.
– Сегодня, Робин, мне не нужно облегчение. Мне нужно – молчание.
Он понял. Кивнул.
– Тогда я просто… рядом, мэм. На всякий случай.
– Надеюсь, он не наступит.
Он не ушёл. Просто остался неподалёку – убирая вазу, переставляя чашку, вытирая то, чего не было. Он делал всё, чтобы быть рядом, не быть навязчивым. Она – не смотрела. Но знала, что он рядом. И это… чуть- чуть согревало.
Вечер был дождливый. За окнами – улицы в каплях, блестящие, как старая ртуть. Зал – полупустой. Официанты двигались медленно, уставшие, как актёры в пьесе, которую играют в пятый раз подряд. Вивьен сидела у своего стола, как всегда. Коньяк. Сигарета. Бокал отражал тусклый свет, как лужа в переулке. Всё было привычным. Слишком. Робин долго стоял за барной стойкой, глядя на неё. Потом – впервые – снял фартук. Оставил его на крючке. Подошёл. И сел. За соседний стол. Не напротив. Не рядом. Чуть в сторону. Ровно настолько, чтобы не нарушить пространство. Но быть в нём. Она посмотрела. Не удивлённо. Не холодно. Просто – посмотрела.
