– Молитвами святых матерей наших, Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас, – начала она.
– Аминь, – едва послышалось в ответ.
Пелагея отворила дверь и осторожно вошла в келью, низко нагнувшись, чтобы не удариться о притолоку.
– Спаси, Господи, благословите, матушка, – поздоровалась она.
– Подойди ко мне, Пелагея, – тихо произнесла монахиня. – Пришел мой час. Прости уж меня, касатка. Бог не оставит тебя, а мне уж пора ко Господу. Он зовет меня к себе. Обо всем мы с тобой говорили. Незаметно, а ведь цельный год уж прошел. Всему, что знала сама, я тебя обучила. В нужное время мы с тобой встретились. Травы мои соберешь, те, что сушатся, отвары тоже забери да книги, какие тебе обещала. Четки вот тебе дарю на память. Не горюй и не плачь. Я в дом свой Небесный ухожу, в свою Обитель возвращаюсь. Без печали и без сожаления. А ты тут пока в юдоли земной остаешься. Наклонись-ка ко мне, касатка моя, – попросила умирающая. – Учись прощать, вот что я тебе скажу, – прошептала она, – да полагайся во всем на Бога. Не противься. А чтобы научиться этому, знаешь, что надо?
– Добрым быть? – утирая набегающие слезы, прошептала в ответ Пелагея.
– Любить надо. Все и всех. Учись любить. Всю жизнь учись. Тогда и прощение от тебя будет всем. И тебе воздастся. Молись об этом. Проси… Да помни, для чего в монастырь-то приходят.
– Для чего, матушка?
– Для покаяния, сестра. Ступай. Храни тебя Господи! Сейчас мое время наступает. Помолиться мне надо, как следует, перед таинством главным своим.
– Как же я оставлю вас, матушка? – пробормотала в отчаянии Пелагея, оглядываясь в беспомощности.
– Не волнуйся обо мне. Главное – душа. А о теле позаботятся. Ступай с Богом. Потом придешь. Все возьмешь, что захочешь: и Библию, и образа. Потом. А теперь – благодарю тебя за все, прости и прощай. Христос с тобой!
Пелагея все же не смогла удержаться от слез. Долго бежала она сначала по пролеску, потом по лугу. И только добежав до монастырской ограды, остановилась, слегка запыхавшись. Повинуясь странному порыву, она зашла в Храм. Там было тихо, пахло свежевымытыми полами. Пелагея подошла к иконе Божией Матери, опустилась в молитве на колени, потом поднялась и долго смотрела Богородице в глаза. Затем, перекрестившись, медленно вышла. И вдруг поймала себя на мысли, что внутри у нее возникло неведомое доселе чувство. Это был и восторг, и радость, и щемящая печаль одновременно. Пелагея не могла себе объяснить, что это вдруг на нее нахлынуло.
– Благодать Божья, – подумала она, – так вот о чем говорила мать Евфросиния. Ведь я сожалею о ее уходе, но вместе с тем, думаю о ней с радостью. И на сердце ничего не давит, и на душе легко. И слезы мои о ней светлые. Как при расставании просто. Вот что значит не привязываться, а отпустить. И ей поэтому возноситься к Отцу нашему легче. Не держу я ее здесь своими слезами да стенаниями. Как это мудро! Как это сложно и легко! – рассуждала Пелагея, чувствуя огромную благодарность и к старой монахине, и к жизни за то, что так разумно в ней все устроено.
С этого дня она часто захаживала в Храм, подходила вновь к полюбившейся иконе, всем сердцем желая вновь и вновь испытать чувство блаженства и покоя, радости и какого-то необъяснимого счастья. Постепенно Пелагея научилась вести мысленные диалоги с Богом, спрашивала совета, задавала вопросы и умела слышать на них ответы, чувствуя при этом и удивление, и счастье, и ощущение настоящего чуда, происходящего с ней. Жизнь вновь обрела для нее смысл, она снова почувствовала ее вкус и опять начала ощущать радость своего бытия. Наступил день, когда Пелагея сообщила матушке настоятельнице о своей готовности принять малый постриг. Так стала она инокиней Меланией.
