– Что так? Али ты сирота?
– Нет, я не сирота. Просто так уж в жизни моей сложилось… Видно, Господу так было угодно. Но только в толк я никак не возьму, чем я его прогневала и что мне надобно сделать теперь, чтобы жизнь свою наладить.
– Эх, милая, Божий Промысел не каждому дано понять. Далеко не каждому. Принимать надо… Хотя, если бы это было так просто… Но то уже хорошо, что вопрос себе такой задаешь, да ответ пытаешься сыскать. Ищущий да обрящет. А про травки-то подумай. Научу тебя тому, что знаю. Я ведь не вечная, наступит время, и мне пора будет в Небесную Обитель отправляться. Ты постриг-то собираешься принимать? Или никак не надумаешь?
– Я бы хотела, но еще рано мне, да и матушка Херувима думает, что не больно я к постригу готова. Надо сердцем желать этого. А я пока только оттого, что деваться мне более некуда. Хотя ведь и послушницей можно прожить…
– Послушницей-то можно. А что ж тебе в монастыре плохо?
– Нет, не плохо, совсем не плохо, – горячо уверяла Пелагея. – Сестры ко мне с добром, с теплотой, да и матушка, я чувствую, жалеет меня. Просто никак я не могу на новую жизнь решиться, от старой отрекшись.
– Что ж тебе мешает?
– Любовь… – тихо ответила Пелагея.
– Любовь? Вот удивила ты меня. Да как же любовь помешать-то может.
– Вы меня, видать, не так поняли-то. Я мужа своего люблю. Деточек малых, -заплакала опять послушница, – и не могу я от этого отречься.
– Не знаю, что там в твоей жизни случилось. Захочешь, расскажешь после. Но вот, что я тебе скажу, милая, – а тебе и не надо от них отрекаться. Тебя же что-то в монастырь привело? И назад, в прошлое дороги нет, так ведь? Ну, так зачем же отрекаться? Пусть они так и остаются в прошлом твоем. И как говаривают, не вспоминай в упрек о прошедшем, иначе Господь вспомнит и взыщет то, что уже простил. А ты просто новую жизнь начнешь. И молиться за них, за дорогих своих будешь, помогая им своими молитвами. Господь всегда помогает, когда обращаешься к нему с открытым сердцем. Никого не оставляет. Вот и ты, молись, детка. Молись о своих дорогих, молись о себе. Богородицу за них проси. Материнская молитва, знаешь ли, горы может сдвинуть и моря высушить. И все-е-е-е пройдет. Всегда все проходит. Помни об этом. А мы маловерны. В этом все дело. В маловерии нашем. Вот ты думаешь, что в Бога веруешь?
– Верую, матушка… конечно, верую.
– А в чем тогда печаль-то твоя? Сомневаешься, видно, в Нем, в Боге-то. В том, что все правильно, да что поможет Он, что не оставляет Он чад своих. Да что каждый должен свой Крест нести. Смиренно и с верою. Ну, надумаешь, приходи… – оборвала вдруг сама себя монахиня.
– А как мне вас найти, матушка?
– А вот здесь и найдешь, Бог даст…
– А как вас зовут?
– Мать Евфросиния. Ступай с Богом.
***
В монастыре Пелагея рассказала настоятельнице об этой встрече. Матушка Херувима выслушала, и, подумав, сказала:
– Ну, что ж, может, так оно и лучше будет. Не с каждым мать Евфросиния заговорит да совет даст. Ходи, помогай, да слушай больше. Матушка многому тебя научит. Бог даст и оттает сердце твое. Глядишь, и к постригу придешь сама по своему разумению и желанию. Ну, а нет, послушание будешь нести, сколько надобно, да и сверх того.
Так и стала Пелагея отводить коз на луг, да поджидать схимонахиню. И в один прекрасный день дождалась. Старая монахиня появилась. Она стала показывать ей лечебные травы, рассказывала, как делать из них отвары и как они помогают при болезнях.
