«Срочно беги в „Старую Кошку“. Очень важно. Необходимо встретиться».
Соня была готова на всё. Она даже не бежала, а порхала. Будь что будет.
Профессор выглядел озадаченным и хмурым. На его столе стоял ополовиненный графин его любимого «Мартеля», пустой стаканчик из-под мороженого и объеденная кисть винограда.
– Привет, – пропела Соня.
– Как я рад, что ты пришла, – неожиданно низким голосом произнес Матвеев. – Соня, ты же на филологическом училась?
– Едва ли испанскому и английскому можно научиться на физтехе, – улыбнулась она.
– Черт, вот ведь epic fail, а я на физтехе выучил английский, немецкий, шведский и голландский, – вздохнул профессор. – Видимо потому, что никто мне не сказал, что это невозможно.
Соня молча уставилась на Матвеева, и ее рука сама потянулась к графину.
– Да, наливай, – кивнул Илларион. – Но я к тебе все же обращусь как к профессионалу. Вот, смотри, на что это похоже?
Он положил перед Соней листок, на котором серой ксерокопией дрожали буквы.
– Опять розыгрыш?
– Да ничуть, черт меня побери!
– Тогда что это?
– А вот я тебя и хочу спросить.
Соня поморщилась от терпкого вкуса коньяка, разжевала сыр и замерла над листочком.
«Бокуа ойгат-тка пентагук анафини».
– Чертовски информативное сообщение, – наконец сказала она. – Ладно бы, так еще написано русскими буквами.
– Ты скажи: это язык или шифр?
– Скорее всего, это язык. Есть определенная ритмика, кроме того, это можно пропеть. Некоторые отсылки к латыни наблюдаются, вроде «пента» и «ана», это прямо как из учебника, но все остальное не вяжется. Что-то похожее на французский и немецкий, если их поместить в блендер. Но это на самом деле ни то, ни другое, ни третье. Я бы предположила, что это язык каких-нибудь инопланетян. Или же синтетический, вроде эсперанто. Странно, почему написано кириллицей.
– Плохо дело, – вздохнул Матвеев. – Никто уже не думает, что это шифр. Но если это язык, то нам это послание никогда не разгадать. Ведь даже у Шамполиона была какая-то мифология за спиной, а мы стоим как соляной столп в степи.
– Да что же это, черт возьми, такое?
– Дай выпью и расскажу, – профессор плеснул в бокал коньяку и после минутного молчания продолжил. – Помнишь, я рассказывал тебе о Синей Бархатной Комнате?
– Едва ли забудешь.
– Права, как никогда. Но дело не в этом. Ровно в день нашего разговора в ней работали двое ученых из Финляндии. Наши люди. И один из них снял на камеру момент, как на столе вдруг из ниоткуда появляется записка. Вот эта, да. Это ее копия, снятая с видеопотока камеры. В адекватности этих парней сомневаться ну никак нельзя. Один – доцент кафедры психологии университета Хельсинки, второй – врач, практикующий уже двадцать лет в частной клинике и специализирующийся на душевных расстройствах. Эти скорее в нас найдут кучу отклонений, чем заимеют свои. Текст их позабавил и они отправили его сюда, в свою бывшую метрополию, с весьма язвительными комментариями. Мы не преминули ответить, с одной стороны признав бесконечное уважение ко всем, кто ищет призраков Цветных Огней, а с другой изящно пройдясь по теме Чухони. Короче говоря, вот он, текст. Четыре слова. И мы даже не знаем, написал ли его Темный-и-Сухой или же кто-то из тех, кто так или иначе поддерживает нас.
– Темный… Кто? Знаешь, волшебник, чем больше я тебя слушаю, тем больше убеждаюсь в том, что вся эта ваша масонская ложа – сборище не совсем психически здоровых детей, каким-то образом достигших почтенного возраста.
