Искусство – не точка, а объем. Как ты говорила: все делай, что хочешь, только сильнее в сто раз! Как ты ворковала: не бойся, не бойся женскости, она твоя сила, но в этой женской силе будь сильнее любого мужчины. Как ты кричала: ложь! Если раз соврешь – будешь в искусстве врать всегда! Беги, убегай ото лжи, она гибель и ужас! Только правда живет! А если выдумка?! Да выдумай так, чтобы тебе поверили, как самой настоящей, великой правде! Великой правде, слышишь?!
Внезапно плечам моим легко. Это ты отняла от них ладони свои. Это ты подняла руки свои. Подняла, и стоишь, как Оранта на фреске. На древней иконе. Ты сошла к нам с иконы – и в нее же вошла. Вернулась. А мы смотрим тебе вслед и думаем с содроганьем: неужели и мы… и мы все, тоже, скоро…
Великая, тяжелая, воздушная, золотая.
Сумасшедшая и мудрая.
Спасибо.
Спасибо тебе, что ты у меня была. У меня, девчонки.
Спасибо, что допустила к своему гудящему, как оркестр, громадному роялю; допустила до себя; впустила в скинию свою, в святая святых. И там, в рабочем, дымящемся храме своем, голом, как каменистая пустыня, где сам навощенный паркет светился кварцевым горьким песком, ты, во влажном халате, только что из-под воды, из-под душа? – нет, из-под струй дождя, из-под хлещущего наотмашь ветра и снега, вытирая мокрое от пенья, все в соленом поту, жаркое лицо, ловя воздух ртом, задыхаясь, смеясь, и вот уже плача, и вот уже шепча и молясь, заклиная, прося, – давала нам знать, двум молоденьким курицам, двум котятам приблудным, двум пацанкам, что вознамерились посвятить себя Великой Музыке – и посвятили! добились своего! – что такое мощь трагедии и яркая боль невыносимой радости, на зуб давала нам распробовать Правду: горечь и лютость, силу и негу, снега и вьюги, и такие объятья, что сродни глубокой, в грудь, ножевой ране, сродни всему, что не вернешь.
Я не верну тебя!
Никто на свете не вернет тебя!
Даже Бог!
А что Ему возвращать тебя, ты же к Нему ушла!
Ты у Него – поющим, летящим ангелом стала!
…тьма. Горит свеча. Уже догорает. Пахнет нагаром. Мерцают грязные, после скудного одинокого ужина, тарелки. Светится старым серебром вилка, рядом с ней молчит нож. Это не нож Ромео. Это просто старый столовый нож. Он никого не убьет. Я, знаете, не очень-то люблю мыть посуду. Иной раз оставляю в раковине: до утра. Ложусь, натягиваю простыню до подбородка, а сама горько и весело думаю: а может, утра-то не будет.
Метель бесится за окном. Метель, косматая Азучена. Метель, безумная Сантуцца над мертвым телом Туридду. Я боюсь того неотвратимого мига, когда свеча затрещит, ярко вспыхнет и сгаснет. Но я не протягиваю руку к лампе. Я не хочу мертвого света. Я хочу света живого. Только – живого. Всегда – живого. Хочу боли. Хочу любви. Хочу правды.
Безответная на угрозы… куда ей вздумалось, летит…
…спасибо! ты у меня была…
…поздно.
