Совхоз «Цимлянский рассвет» сдавал большую часть выращенного урожая на Миллеровский винзавод, но имел и так называемый «опытный цех», где под руководством главного агронома Сергея Артемьевича Потапова и технолога Ульяны Анастасьевны Тищенко закладывали вина из новых сортов винограда, выводимых селекционерами, чтобы понять, чего удалось добиться от лоз.
Я явился в правление и сразу нашёл директора, Ивана Ивановича Плаксюру, назвал ему свою фамилию, а он только растерянно кивнул в ответ. Мне очень хотелось рассказать ему, что произошло в Грузии, но он категорически запретил делиться хоть с кем-то прошлым, и сам слушать не стал, замахал руками и долго смотрел в окно, задумавшись. Потом он бегло просмотрел мои бумаги и отправил к Тищенко в опытный цех, помощником технолога.
В «Цимлянском рассвете» я проработал ровно десять лет. Хутор Белов стал моей третьей родиной после Сенегерда и Грузии. А впереди меня ждали ещё города и веси, которые принимали невольного скитальца, давая ему и работу, и кров, и пищу, и работу, и вино…
***
Весна на виноградниках – время больших работ, находок, а иногда – и разочарований.
– Разве это амуренсис? Нет! Это не а-му-рен-сис! – Размахивая руками, меряя шагами пространство, возмущался худой, полностью лысый старик в серой толстовке. – Уж я-то отличу амуренсис от всякого кандибобера!
За ним бегала небольшого роста полноватая девушка с пшеничными косами, хватала за руки и пыталась угомонить великого селекционера-мичуринца.
– И не надо меня успокаивать, Риночка!
– Очень даже надо, Сергей Артемьевич! Вот тюкнет вас по темечку удар от переволнения, что ж тоды я буду с вашим амуренсисом делать? Кто у нас первый агроном и новатор на всю страну?
– Рина!
– А что «Рина»? Мне ещё учиться и учиться у вас. Я вот нажалуюсь Плаксюре, тогда узнаете!
– Доносительство – не достойно комсомолки!
– Ах-ах, испугалась я вас прямо! – Твёрдо гнула своё девушка, в запальчивости уже крепко схватившая Потапова за локоть и тащившая прочь от виноградников.
Сергей Артемьевич наконец поддался на уговоры помощницы и позволил увести себя в правление. Потапов, действительно, был учеником Ивана Мичурина, даже жил в его доме около трёх лет. Сейчас он был старым человеком, по-казачьи кривоногим, но крепким, и подвижным. Его загорелые руки были длинными, пальцы узловатыми, глаза, удивительного чёрно-фиолетового цвета, словно ягоды саперави, были глубоко посажены в глазницы, над которыми кустились седые проволочные брови. Он напоминал ожившую лозу, настолько старую, что весь урожай с неё ограничивался одной кистью, но сила ягод была такова, что способна была удивить самого требовательного винодела. Но в силу возраста и ему, и его жене Марии Серафимовне, требовалась активная помощница с функциями няньки. Октябрина Вепринцева, выпускница Калачевского техникума, взяла на себя эту добровольную нагрузку, думая перенять богатый опыт Потаповых в виноградарстве и селекции новых сортов.
Теперь Сергей Артемьевич был усажен ею на скамейку во дворе правления, она принесла своему учителю кружку холодной воды и села рядом, помахивая газетой на раскрасневшееся от чрезмерного волнения лицо агронома.
– И что теперь? Ехать самому в Сибирь? – Расстроено проговорил Потапов. – В мои-то семьдесят три года! Я же ведь всё объяснил Сафирбекову! И что он мне привёз? Это типичный лабруска! Семьсот пятьдесят черенков лабруски, что с ними прикажете делать!
