Стоящий на ящике, на котором не так давно сидел Марк, комиссар пытался разглядеть что-то в бинокль, ругая трёхэтажным матом густой туман. По его прерывистым движениям было видно, что он растерян. Он то спускался, то вновь взбирался на ящик, чтобы заглянуть за бруствер, то поправлял воротник шинели, обтряхивая налипшую грязь.
– По-моему, вы, товарищ комиссар, очень рискуете получить пару грамм свинца в лоб, – съехидничал шатающийся по окопу с самокруткой в зубах верзила, – Артиллерия косит в трёх, может, в четырех километрах южнее.
Комиссар обернулся. Лютая ненависть ещё большим пламенем легла на его лицо.
– Сейчас ты, падла, отведаешь у меня свинца, – заорал он, – Да… Да… Я таких, как ты…
Верзила, шмыгнув носом, неспешной походкой вразвалочку, так, словно он гулял по променаду, подошел к комиссару вплотную и, перекинув самокрутку в противоположный угол рта, сухо произнес:
– Такие, как ты, больше не способны ни на что, кроме угроз… Стоит лишь сказать слово, идущее вопреки с вашим, вы сразу же хватаете дубинку… Ну, шмаляй… Чего медлишь?
Бросив на Потапа вопросительный взгляд, верзила сплюнул под ноги комиссару и, с сожалением причмокнув губами, отступил назад.
– Будь на то моя воля, закатал бы тебя в эту проклятую землю…
Язвительно улыбнувшись в ответ, комиссар постучал указательным пальцем по спусковой скобе. По всей видимости, ему не хотелось оставлять безнаказанным человека, унизившего его. Постояв немного в раздумье, он опустил автомат и, спрыгнув с ящика, принялся усердно рыться в висевшей на левом плече потёртой полевой сумке.
– Чёрт лысый, куда ты её сунул, – разъярённо сипел комиссар, вывернув скудное содержимое сумки на землю, – Сто двадцать пятый, сходи к пулеметному гнезду, там командир лежит… Пошмонай шмотки…
– Начальник, Коляна бревном придавило… Не дышит уже, – отозвался чей-то прерывистый голос, – Нас же сейчас всех здесь пришьют…
Кто-то уныло затянул из последних сил:
– Я помню тот Ванинский порт,
И крик парохода угрюмый.
Как шли мы по трапу на борт,
В холодные…
– Заткнись, – прервал песню комиссар, нахмурившись, с недоумением листая жёлтые страницы какой-то мятой тетради, выпавшей из полевой сумки. – Зачем надо было перерисовать карту со всеми позициями?
От этих слов Марк содрогнулся, будто бы через всё его тело прошел электрический разряд. В голове заметались мысли, идеи. Боль и холод ушли на второй план. Цель захватить эту тетрадь затмила собой всё сознание Марка. Положив дрожащую руку на приклад винтовки, он бегал взглядом по окопу, размышляя, как лучше поступить.
«На всё про всё пять патронов… Если даже удастся уложить одного, то два других сразу же ринуться на меня… Ещё эта рука… Не уверен, что смогу быстро перезарядить… Хорош фриц, послал на задание раненого, да, ещё с одной винтовкой… Думай, Лёха, думай, если хочешь спасти брата».
Однако на ум не приходило ничего путного. От этого Марк чувствовал себя ещё более подавленным и беспомощным перед лицом превратностей судьбы, которая бьёт под дых беспрерывно и нещадно. Он винил себя в предательстве своих сотоварищей, которые сейчас там, в тёмном, сыром подвале, сидят связанные и ждут своей участи, всецело зависящие от него.
«Как знать, может быть, их уже пытали… Прошло восемь часов с момента, когда меня отпустили… Мне необходимо до темна вернуться обратно с проклятой картой… Что будет дальше…?».
