Иная реальность. Часть 1. Грань отчаяния - страница 5

Первое, что он увидел в какой-то расплывчатой сизой дымке, которая потихоньку растворялась в воздухе, было побледневшее лицо мамы, Екатерины Евгеньевны, которая сидела возле него на постели.

Карие, неглубоко посаженные глаза, с длинными ресницами, над которыми возвышались коричневые линии бровей с немного вздернутыми вверх кончиками. Каштановые волнистые локоны чёлки, спадающие на лоб, делали его немного уже. Прямой, продолговатый нос. Узкие алые губы, нервно сжатые в одну линию. Острый подбородок. Вот какими чертами Марк мог бы описать мамин портрет.

Яркий, белый поток света, струившийся из окна золотыми струнами, озарял всю комнату: висящую на стене иконку Божьей Матери в деревянной рамочке, обои с причудливыми завитками, шкаф с разноцветными дверцами, двухъярусную кровать, разместившуюся около потёртого письменного стола, на котором беспорядочно были разбросаны книжки.

– Боже, как же я испугалась, когда вошла в спальню и увидела, что ты лежишь на полу без сознания, – взволнованно вздохнула Екатерина Евгеньевна, поглаживая нежно ладонью по влажному лбу сына, – Голова болит или, может, кружится? Тошнит?

– Мам, всё хорошо… Пожалуйста, перестань со мной сюсюкаться, как с маленьким, – уворачивался от материнских ласк Марк.

Молча встав с кровати, Екатерина Евгеньевна быстро взмахнула указательным пальцем выступившие на глаза слезы. Затем она взяла висевшую на спинке коляски одежду и подала ее сыну.

– Тебе помочь? – тихо спросила она.

Марк качнул головой. При виде слёз матери в горле вдруг встал ком. Ком не совсем понятной Марку вины перед той женщиной, которая его родила, не бросила в детдом, как это делают многие, которая пожертвовала собой ради того, чтобы подарить ему нормальную жизнь.

Да, Марк был обязан ей всем. Однако, в свой внутренний мир он не обязан впускать никого. Этот мир был неким затерянным островком в океане жизни. Там можно было и поплакать, и посмеяться, и построить башню из мечтаний и планов, и зарыть в землю всё то, что умерло.

– Ладно, я пойду пока на кухню… – сказала Екатерина Евгеньевна, немного приведя в порядок бардак, который творился на письменном столе. – Папа сегодня хочет ехать в деревню и зовёт нас с собой… Поедем?

Внезапно в комнату вбежал белокурый мальчик лет семи-восьми. Зацепившись за край паласа ступнёй, он едва не влетел в шкаф. Однако ему каким-то чудом удалось сдержать равновесие. Хмыкнув, мальчонка, как ни в чём не бывало, подскочил к женщине и, нахмурив брови, начал щебетать:

– Мамочка, я не хочу есть подливку… Она солёная… А папа сказал, если не съем, то он даст мне берёзовой каши… Не могла бы ты спрятать ремень куда подальше? Костя обнаглел… Сам в телефоне играет, а мне не разрешает… Ммм… Это же нечестно.

Екатерина Евгеньевна улыбнулась.

– Можешь быть уверен, Тимофей, что это весьма честно для твоего здоровья… Ладно, идём. Не будем мешать братику одеваться.

После того как дверь в комнату закрылась, Марк вновь остался наедине с самим собой. Это одиночество его не пугало. Наоборот, ему нравилось сидеть в тишине. Тишина позволяла Марку окунуться во всё то, что он пережил буквально несколько минут назад. В сознании мелькали тысячи образов. Со временем их количество уменьшалось и уменьшалось, пока не осталось ничего, кроме необъятной белой глади, на которой неспешно появлялись разнообразные штрихи, линии. Когда они соединились воедино, Марк увидел знакомые глаза Потапа, угловатое лицо со впалыми щеками, покрытыми сизой щетиной. Это чёрно-белое лицо было настолько реальным, что, казалось, вот-вот оживёт. Затем всё распалось на множество осколков, которые унеслись куда-то во тьму.