Игра в «хорошо и плохо»
По чьей-то чужой подсказке,
В надежде наивной пешки
Когда-нибудь стать ферзем.
Каждое утро тысячи людей просыпаются – и ненавидят утро за то, что оно наступило. Надо вставать, умываться, завтракать, идти на работу – все как всегда. Повторять бессмысленный алгоритм действий, не задумываясь о том, что это и есть жизнь. Или наоборот, задумываясь – и иногда даже осознавая, что на самом деле не такая уж это и жизнь. Тысячи людей ненавидят утро – за необходимость продолжать алгоритм.
Каждое пасмурное утро тысячи и тысячи людей ненавидят жизнь. Просто за то, что за окном – серое небо, с ночи зарядил мелкий дождик, и погодное ненастье проникает в каждую клеточку, заставляя внутренне всхлипывать вместе с плачущей непогодой.
Да что там, каждый день тысячи тысяч людей просто ненавидят жизнь. Постоянно, изо дня в день, или кратковременно, по какой-то определенной причине. Просто ненавидят – и все тут.
И лишь немногие способны, проснувшись и еще даже не успев открыть глаза, начать радоваться новому дню. Радоваться тому, что этот день наступил. Что можно еще дышать. Что еще не все кончено. Что впереди еще – жизнь.
Особенно хорошо радоваться наступлению нового дня умеют те, кто вчера не знал – настанет ли этот день? Или и вовсе был уверен, что не настанет.
Сегодня Дориан в полной мере постиг простую истину: осознать ценность чего-либо можно лишь после того, как едва не лишишься этого чего-то. Он проснулся сам, без будильника, без деликатного прикосновения Аполлона, принесшего утренний сок, без бесцеремонного вторжения Людвига, имевшего свои, весьма специфические, взгляды на обращение с больным. Просто проснулся, глубоко, с наслаждением, вдохнул, и лишь через минуту открыл глаза. Попробовал приподняться на локте, вслушиваясь в ощущения и готовясь в любой миг рухнуть обратно на простыни, кусая губы и борясь с острой, пронизывающей все тело болью – но боли не было. Дориан осторожно сел. Потом спустил ноги на пол, попытался встать – и у него получилось. Дотянувшись до спинки кровати, он набросил на плечи халат и даже не стал его завязывать.
– Аполлон! – негромко позвал он.
Юноша материализовался на пороге спустя несколько секунд.
– Да, мой господин?
– Принеси мне, пожалуйста, кофе, круассаны и сок в оранжерею. Сегодня я позавтракаю там. А Людвигу накрой, как обычно, в столовой.
– Герр Нойнер улетел вчера вечером, господин, – сообщил слуга.
– Да? Тем лучше.
– Он просил передать вам, что он очень ждет вашего звонка.
– Разумеется, ждет… вот и пускай ждет, – беззлобно проворчал Дориан. Воистину, сегодня не хотелось злиться даже на Людвига.
– Вам помочь одеться, господин?
– Не нужно. Я уже в порядке.
– Я рад, господин. Сейчас принесу завтрак.
– Спасибо, Аполлон, – улыбнулся Вертаск, направляясь ко второй двери спальни, ведущей в оранжерею. Он не представлял себе, какого зрелища лишил себя, отвернувшись – воистину, выражение лица молодого грека, впервые за несколько лет услышавшего от своего господина благодарность, стоило нескольких потерянных секунд.
