Я решаю подождать пять минут, малодушно надеясь на то, что Василевский вот-вот снова займет свое место. К счастью, бронзовые призеры разводят на сцене такую долгую речь, что у нас точно есть еще минут десять-пятнадцать в запасе. Мысленно молюсь о том, чтоб обладатели второго места так же муторно и обстоятельно рассказывали о своих успехах и благодарили всех сопричастных к победе. И да – пусть, пожалуйста, это будем не мы.
Каждая секунда тянется, как резиновая и я понимаю, что в таком диком напряжении не протяну и пяти минут. Ну уж нет, Леша, ты не испортишь мне запланированное увольнение. Сегодня я беру все в свои руки и сейчас все пойдет именно так, как и должно – по плану. Я вскакиваю со своего кресла и так же бегу к выходу под вспышки фотообъективов.
Уже не по плану, Лада, ведь через несколько минут тебе нужно идти совершенно в другом направлении. Но для этого надо вернуть Василевского.
К моему ужасу, у входа в летний театр его нет. Я оглядываюсь по сторонам и ощущаю мерзкий холодок, крадущийся по спине – я ведь даже приблизительного понятия не имею, куда он мог направиться. Судорожно пытаюсь набрать его номер телефона.
- Абонент недоступен или находится вне зоны действия сети.
Мерзкое чувство, как будто проваливаешься в дурной сон и одновременно понимаешь, что все это происходит в реальности, на самом деле. В другой ситуации я бы еще долго пялилась на бесполезный телефон, но сейчас мозг работает с бешеной скоростью.
Бегу что есть сил ко входу в отель – если Василевский куда-то пошел, то высока вероятность того, что он может быть у себя в номере. Зачем ему туда приспичило за пятнадцать минут до вручения премии – разберемся потом, сейчас главное его найти. В висках пульсирует какая-то дьявольская смесь тарантеллы и джиги.
Всего три сотни метров разделяют отель и летний зрительный зал, но мне они кажутся сейчас огромной дистанцией.
Лифт. Третий этаж. Холл с мягким ворсистым ковром ведет прямо в президентский люкс –единственный номер на этаже в этом крыле. Василевский мог запросто снять номер попроще, не менее комфортный, но нарочитая пафосность не позволяет жить спокойно в полулюксе или даже в обычном люксе. Выпендриваться надо обязательно.
Дверь заперта, но у меня есть дубликат ключа. Нет времени даже сообразить, что раз дверь заперта – Василевского может в номере и не быть. Каким-то внутренним чутьем я понимаю, что мне нужно оказаться внутри.
Пальцы дрожат, я не могу попасть в замочную скважину с первого раза, ключ застревает, но все же проворачивается в замке. Я вбегаю в номер и понимаю, как оно бывает, когда земля уходит из-под ног. Сейчас я испытываю именно это абсурдное ощущение.
Прямо передо мной, на огромной кровати лежит Василевский. Рядом с ним валяется пустой стакан, вокруг темнеет пятно от пролитой жидкости и рассыпано несколько белых таблеток на темно-синем покрывале.
Бросаюсь к нему. Холодный, пульса нет. Тихо опускаюсь на краешек огромной кровати, лихорадочно пытаясь сообразить, куда обычно звонят в таких случаях. Полиция, скорая, администрация отеля… Куда вообще звонят, обнаруживая мертвыми бывших мужей?
На нем практически нет никаких видимых повреждений – ни ран, ни крови, ни разорванной одежды, которая часто бывает, если жертва с кем-то борется. Со стороны кажется, что он просто спит, только лицо и руки – неестественно бледные, с легкой синевой. С ужасом припоминаю все, что мы проходили по судебной психологии и элективному курсу судебной медицины. Смахивает на удушение.
