– Для своего класса, для школы – конечно, – ответила она виноватым тоном, давая понять, что как мать поступить иначе она просто бы не смогла. – Но дома… У него был дрон. Такая штука, как вертолётик…
– Я знаю, – сказал Платонов; он сам хотел такую летающую штуку последние три года.
– …Ему отец подарил, одному из первых в городе, привёз из Сингапура на шестнадцатилетие, – продолжила Лидия Григорьевна. – Он с него фильмы всякие снимал, брал на природу с классом, когда выезды были в лес… Дорожил им сильно. Оно и понятно – это было, как они говорят, круто…
«Это и сейчас, поверьте, дорогое удовольствие», – подумал Виктор, провожая взглядом несущую чистое белье в палату санитарку. Времени на разговоры у них оставалось не очень много.
– …В общем, я тогда совершенно непедагогично с ним поговорила, – вспоминая, пациентка оживилась. – Сейчас бы, наверное, не так себя повела. Но тогда… Деньги эти проклятые, да ещё друзья-идиоты. Они ведь понимали, что одноклассник кормит их всех на месячную зарплату своей матери… Влетело ему по первое число. Джинсы его со стула схватила и за ним по квартире. Вроде ведь взрослый, зачем лупить-то? Но не могла остановить себя, так обидно было. И в процессе всего… Как-то зацепила дрон на подоконнике, где он его поставил после очередных съёмок. Тот в окно и выпал. А у нас восьмой этаж. Что-то вдребезги, лопасти, камера, он орёт на меня, убежал…
– Виктор Сергеевич, готово! – раздался голос из того конца коридора, где была палата. Платонов взялся за резиновые ручки каталки, но вдруг захотелось спросить:
– Вы упомянули отца. Своего мужа, как я понимаю. Но привёз вас сын.
Хотя вопросительной интонации в этих фразах не было, Лидия Григорьевна всё поняла.
– Он давно расстался со мной. С нами. Правда, сыном интересовался живо. Дрон – это его подарок. И, кстати, единственный, что Вадик у него принял. Он к нашему разводу отнёсся слишком болезненно, встал на мою сторону – но перед дроном устоять не смог. Я его понимаю. И разбитая игрушка, ради которой он поступился принципами, надолго встала между нами…
– Между прочим, мы ждём, – грозно сказала Ольга, появившись из-за угла. – Почти пять утра. Уложить бы её, да хоть на полчасика ноги вытянуть. Если что-то ещё не спросили – в палате спросите.
Платонов согласился со справедливым замечанием и толкнул каталку. Лидия Григорьевна приподняла голову, чтобы лучше видеть Виктора. Ему казалось, что она не хочет заканчивать этот разговор и ждёт, когда медсестра и санитарка оставят их одних. Он улыбнулся ей уголком рта – и вдруг понял, что всё это время разговаривал с ней в маске.
Белякова не увидела улыбки, но умиротворённо опустила голову на подушку. Вдвоём с Ольгой Платонов завёз каталку в палату, пациентка аккуратно спустилась на кровать. Виктор видел, что боли у неё в ноге нешуточные – и решил назначить трамадол, чтобы женщина поспала.
– Спасибо, – тихо поблагодарила Лидия Григорьевна уходящую из палаты медсестру. – Закройте окно, пожалуйста, – затем попросила она Платонова. – Прямо в голову дует.
Виктор повернул рукоятку на раме. Проветрить палату до конца так и не удалось; да, наверное, и никогда уже не удастся. Запахи гнойной хирургии исчезают только вместе с самой гнойной хирургией, вместе с больными, бельём, кроватями и стенами.
Лидия Григорьевна дотронулась до руки Виктора, привлекая внимание. Платонов посмотрел на неё сверху вниз.
