– Я ему тогда сказала: «Очень хочу посмотреть, чем это кончится!» Тот образ жизни, что он вёл, дерзость его, глупость, хамство, какая-то детская показушная храбрость… Сказала – и сама его реакции испугалась. Он сбегал на улицу за остатками дрона, вернулся без лифта, бегом, еле отдышался, стоит передо мной, держит его в руках по частям. Я вижу, что какие-то проводочки торчат, лопасти поломаны, у камеры корпус треснул. Вадик постоял, посмотрел молча – и вдруг швырнул мне это всё в грудь, а потом толкнул. Я не ожидала, оступилась, упала. Прямо об угол стола ногой ударилась, в глазах потемнело от боли. А он стоит надо мной – и ни тени испуга, ни тени сомнения…
– Ногой? – переспросил Платонов. – Этой ногой? – и он указал на правое бедро под одеялом.
– Да, этой. И он мне даже встать не помог. Убежал в свою комнату, закрылся там, звонил кому-то, смеялся, потом музыку громко включил. А я долго лежала на полу, сил подняться не было – не от боли, а от обиды, наверное… Мы, конечно, потом помирились. Дня, наверное, через три. Вернулся из школы с цветами, попросил прощения. Я в слёзы. Он тоже чуть не разревелся. И нога у меня к тому времени уже попритихла, синяк только расползся на всё бедро. А через полгода вдруг заболела снова. Не каждый день. По чуть-чуть, чаще всего на погоду. Раз в неделю. Потом чаще. Потом шишку какую-то нащупала, но как-то значения не придала…
«Значит, вот откуда саркома», – Платонов немного отступил от окна, чтобы не нависать над пациенткой.
– Скоро и Вадик заметил, что я хромаю. Спросил. Не помню, что ответила – что-то вроде «Не переживай». А он вдруг вспомнил про Верочку, про врача своего из больницы, где Вадик… Да, вы же не знаете. У него лет десять… нет, уже одиннадцать лет назад была тяжёлая черепно-мозговая травма, попал под машину на пешеходном переходе прямо возле школы, нейрохирурги над ним колдовали в операционной часов пять, спасли. А Верочка невролог, потом занималась им около года, у него ведь проблемы с речью были, рука левая не работала в полную силу… Умничка, справилась со всем, я ей по гроб жизни благодарна, – тут Лидия Григорьевна сделала паузу, невесело усмехнулась.
«Действительно, справилась, – удивился во время этой паузы Виктор. – Совсем не заметно, что у Белякова были проблемы с речью и моторикой».
– Надо же, по гроб жизни… – продолжила Лидия Григорьевна. – Судя по всему, не так уж и долго теперь. Ну, да ладно, было бы о чём сожалеть. Женщина она такая обходительная, почти ровесница моя, немного постарше. И начали они меня с Вадимом лечить…
– Детский невролог? Без точного диагноза? – спросил Платонов. – Без хирурга, без рентгена, без анализов? Странный способ выздороветь…
– Доктор эта сказала, у меня то ли фиброма, то ли ещё какая-то «ома» после ушиба. Что ничего страшного, есть масса способов лечения, какие-то уколы, травки, добавки. Она-то к тому времени из больницы ушла в частную клинику, но Вадик её сумел найти, поговорил с ней, о себе напомнил, обо мне рассказал. Я слушала их обоих и покорно выполняла. Правда, Верочка мне порой казалась какой-то рассеянной, иногда называла меня вместо Лиды то Людой, то Ларисой… Приходила она редко, раза три всего, в основном всё контролировал Вадик. А я глотала таблетки, ногу мазала всякими пахучими штуками, медсёстры порой мне капельницы ставили… Иногда, вот не вру вам, легче становилось от лечения, – Белякова попыталась улыбнуться. – Казалось, что и болячка меньше стала, и ходить я бодрей как-то начинала. Правда, ненадолго. А несколько месяцев назад ранка там маленькая появилась. Потом всё больше и больше… Вера уже не приходила, всё с Вадимом созванивалась, советы давала, он ей по телефону фотографии моей ноги пересылал. Перевязки сам делал, мужественно так, не поморщился ни разу…
