Индивидуальность потерпевшего и моральный вред - страница 3

В то же время сам процесс выбора побуждал оценивать его мотивы. Общественное мнение склонялось в пользу уголовного наказания, считая его более приемлемым способом заглаживания душевных переживаний. Напротив, выбор в пользу денег сопоставлялся с продажей доброго имени. Довольно эмоционально по этому поводу на одном из судебных процессов по делу об оскорблении личности высказался Ф. Н. Плевако: «Есть у нас пословица, что иногда надо бить рублем, а не дубьем. Эта горькая истина об относительной тяжести кары высказана теми, кто забит жизнью до нечувствительности духовного бича и кто тяжким путем добывает себе заработную плату, связывая с каждой копейкой капли кровавого пота»[11]. В комментарии к Проекту давалась аналогичная оценка: «Ныне действующий закон (ст. 668 и 669 т. X ч. 1 и п. 2 ст. 138 Уст. Наказ., налаг. Мир. Суд.) лишает того, кто просит о взыскании бесчестья, права требовать наказания оскорбителя, так что лицо, предпочитающее взыскать в свою пользу денежную сумму вместо привлечения виновного к уголовной ответственности, действительно не может быть признано уважающим свое нравственное достоинство»[12].

Понятно, что такие общественные установки не способствовали популярности денежной формы вознаграждения за бесчестье, и, в частности, этим объяснялось незначительное количество исков такого рода, особенно со стороны образованных и состоятельных людей. В Проекте нового Гражданского уложения предполагалось выплачивать денежную компенсацию за личные обиды независимо от возможности уголовного преследования. В общественное сознание внедрялся этический постулат о том, что одно лишь уголовное наказание за оскорбление не может обеспечить полное удовлетворение оскорбленного. В доказательство приводились доводы, во многом не потерявшие актуальности и до сих пор: «Бывают обиды, и в особенности клеветы, которые, подобно неизгладимому обезображению на лице, надолго и даже навсегда оставляют более или менее заметные следы как во внутреннем чувстве оскорбленного, так и в общественном мнении. Лицо, подвергшееся, например, клевете, не может предъявлять каждому приговор суда о наказании виновного в доказательство лживости распространенного о нем слуха, хотя многие, до которых дошел такой слух, часто не знают о последовавшем по суду восстановлении доброго имени оскорбленного. Вследствие сего опозоренное клеветой лицо, кроме переносимых им нравственных страданий, нередко лишается возможности получить занятия, вступить в брак и вообще терпит даже имущественный вред, который не может быть предвиден и доказан во время преследования клеветника и который наступает иногда уже после истечения давности на предъявление исков о вознаграждении. Подобные же последствия могут иметь и простые обиды. Таким образом, приговор суда об осуждении за обиду или опозорение, несмотря даже на возможность опубликования такого приговора (ст. 1047 и 1536 Улож. Наказ., ст. 469 Проекта Угол. Уложения), не всегда может служить достаточным удовлетворением оскорбленного».[13]

Таким образом, сформулированное составителями Проекта Гражданского уложения России определение нравственного вреда не только удовлетворяло потребность дальнейшего развития отечественного гражданского законодательства, но и способствовало коррекции общественного сознания по отношению к новому правовому институту. В таком виде оно стало широко использоваться в юридической теории. В 1910 г., выступая на заседании Санкт-Петербургского юридического общества, С. А. Беляцкин уже говорил: «Как известно, под моральным вредом, подлежащим возмещению, разумеют страдания и лишения физические и нравственные, причиненные потерпевшему неправомерной деятельностью делинквента».