Волоков на мгновение задумался. Он смотрел в тёмно-синие, а в темноте так почти сиреневые глаза этой красивой и молодой женщины и принимал решение, и решение это было для него непростым. Кажется, он начинал понимать, что прощается с ней.
Волков полез в свой кошель и достал оттуда склянку. Тот самый красивый флакон, что забрал он у Агнес. Он не без усилия откупорил флакон и всего пол капли капнул себе на палец.
– Что это? – Спросила Брунхильда, отпивая холодного вина.
– Благовония, – ответил он и одним движением эту каплю растёр по её горлу. – Иди, танцуй, только не умори этого старого хрыча.
Бал кончился едва ли не к полночи. Элеонора Августа давно попрощалась с Волковым и ушла спать, а Брунхильда всё танцевала и танцевала, меняя кавалеров. И между танцами граф не отходил от неё, как, впрочем, и другие мужчины. На зависть всем госпожам, сегодня королевой бала крестьянка, дочь содержателя харчевни и блудная девка. А он сидел на стуле возле стены, смотрел на танцы, пил вино и только ходил по нужде от этих вин, но почти не пьянел.
А когда всё закончилось, он забрал уставшую подругу и поехал к своему шатру. Они ехали под небом, засыпанным тысячами звёзд.
И она была счастлива, валялась на перинах в своей телеге, и всё болтала, даже не ругала Сыча, когда тот направлял телегу в ямы. А он ехал на своём коне рядом, всё молчал и слушал её. Молчал и слушал.
А когда они приехали и вошли в шатёр, так она разделась быстрее него и сама стала к нему ластиться. Дышала на него вином и страстью, обнимая его и целуя. А руки у неё сильные, груди тяжёлые, губы горячие, лоно жаждущее. И было в ней любви столько, что хватило бы на трёх других женщин. И хоть устал он в тот вечер, но как в волосы её попал, то будто в волны окунулся, что сил придали. Как запах её вдохнул, почуял, так стал он её брать и об усталости уже не думал. Хоть и нога у него болела, так он позабыл про боль. И брал её, и брал, не мог уняться очень долго. Откуда только силы брались?
– Господин мой, – щурилась Брунхильда на ночник, – что же вам не спится, петухи только проорали. Темень ещё. – И тут же охнула. – Ох, как голова болит. Словно в ней колокол бьёт.
– Спи, – ухмыльнулся Волков. Он погладил её по роскошному заду, что не был прикрыт одеялом, и вышел из шатра.– Максимилиан, Сыч, где вода? Мыться подавайте.
Едва всходило солнце, ехали они в замок. Волков не забывал свои обещания. Он ехал поговорить с графом по делу Брюнхвальда.
А во дворе замка уже суета, второй день турнира, распорядители готовятся, слугам дают распоряжения.
Он думал, что может застать графа, пока тот не уехал на арену, и еле успел. В приёмной графа уже толпились люди, то и дело слуга просил кого-то из них пройти в кабинет.
– Доложи, что Эшбахт просит аудиенции, – сказал Волков слуге, когда тот выпускал очередного посетителя.
Слуга кивнул, закрыл дверь, и почти сразу дверь снова открылась, из кабинета тут же вышел граф. Он был румян и бодр.
– Эшбахт, друг мой, здравствуйте! – Раскрыв объятия, он сразу пошёл к кавалеру и обнял его, словно год не видел. – Что привело вас ко мне в столь ранний час?
– Дело моего друга, моего офицера.
– Пойдёмте, пойдёмте. Сейчас вы мне всё расскажите.
Они уселись за стол, тут же на стол лакеи поставили закуски, холодное мясо, молоко с мёдом.
– Угощайтесь и рассказывайте. – Говорил граф с удивительным вниманием.
