Перед строгим строем конников появился всадник в богатом доспехе, в нарядной стальной кирасе с черным отливом и островерхим черным шлемом. Всадник громко прокричал что-то, подняв вверх правую руку с длинным изогнутым клинком. Потом произнес короткую речь. Говорил по-русски. Ветер относил его слова. Однако Данила все же уловил отдельные фразы. Сотник говорил о воинском долге, о славе, о добыче. Упомянул о Великом хане и беклярбеке Мамае. Следом раздались два длинных свиста и один короткий пронзительный. Сотня мигом развернулась и неспешно тронулась вдоль берега.
Данила понял, что бродники организовали свое войско по монгольским правилам (десяток, сотня, тысяча, десять тысяч). Все перестроение прошло за несколько минут без суеты, окриков, ржания лошадей. Вглядевшись увидел, что в рядах славянские лица, обрамленные длинными русыми волосами перемеживались не только с кипчакскими, но и с кавказскими, отличавшимися гордой посадкой головы, носами с горбинкой. Сотник что-то громко вещал вслед, из обрывков фраз было понятно, что он опять говорил на русском языке. Едкая степная пыль, поднятая копытами конников, желто-серым облачком накрыла уходящую сотню. Уплывающая колонна всадников словно мираж растворилась в горячем степном мареве.
Данила провожал их долгим взглядом, мысленно воспарив над стройными рядами всадников. Внезапно ощутил себя в самой середине уходящих всадников. Под ним был вороной длинноногий конь, нервно перебиравший копытами, словно собирающийся сорваться в карьер. Понял – вот она судьба, затаенная пока в образах. Подсказка была явная – найти момент и уйти к бродникам, прихватив с собой с десяток соратников, только вот как уйти? Ведь беглых гулямов даже бродники выдадут всесильным ордынцам. Остаться в ордынской пехоте – значит, стать бессловесным придатком неумолимой ордынской военной машины и обречь себя на бесславную гибель посреди безлюдных степей.
Выход один – надо ждать большого сражения, в котором все они, ордынские пехотинцы, станут добычей для противника. В кровавой мясорубке надо суметь защититься, затаиться, выжить и потом незаметно уйти, выбравшись из горы трупов. И только на войну спишут их исчезновение…
В висках застучало так, что Данилу качнуло в сторону. Он ткнулся в плечо Павлу, рекруту из мордовского села по кличке «Плясун» (это прозвище рекрут заработал за неловкое подпрыгивание при обучении бою на саблях). Плясун едва удержался на ногах, спросил незлобливо:
– Ты чего? Размяться захотел?
Данила криво улыбнулся:
– Знаешь, пятка вот зачесалась. Теперь прошло. Не боись. Более не буду.
Южнее, в сотне верст от Укека многочисленную пехоту погрузили на большие, почерневшие от воды и ветра баржи и, отталкиваясь длинными шестами, поставив небольшие квадратные паруса, двинулись вниз.
Пока грузились на баржи, разбирали увесистые черпаки; ими всю дорогу предстояло черпать накапливающуюся воду с днища. В неспешной утомительной работе Данилу сопровождали образы, целые картины событий, которые рождал его неугомонный мозг. Эту черту – мыслить образами, замечать молниеносные движения противника – заметил в нем его наставник, молодой Галицкий князь. Он был немало удивлен, когда Данила рассказал о том, что может видеть полет стрелы, пущенной им в цель. За сотую долю секунды до опасного выпада он улавливал движение напарника в учебном поединке. Особо князь удивлялся рассказам о событиях, в которых участвовал отец, сопровождавший новгородского князя в Сарай-Берке. Было много пересказанных отцом сцен его участия в битве при Синих Водах, когда татарское войско побежало под ударами русско-литовских отрядов, и потом было перебито. Тогда рассказы отца превращались в голове Данилы в реальные картины, в которых он как бы просто стоял рядом и смотрел со стороны, с возвышения, как в страшной рубке падают люди и кони, как летят отрубленные руки, а тяжелые стрелы пробивают кольчуги с чавкающим, звонким шлепком.
