Преподобный Сергий Радонежский1 короткой летней ночью 17 июня 1370 года не спал, вдыхая пряный аромат дубравы, слушал уханье ночного филина. Он только что узнал время своего ухода из этого мира, возрадовался, что еще успеет услышать о разгроме ненавистной Орды и падении оков с многострадальной Руси. Он ожидал в эти дни прибытия в обитель очень важного, загадочного посетителя.
Вспомнились годы юности и молодости, когда он почувствовал свое предназначение и начал нести Слово Божие. Тогда он впервые познал, насколько велика разница между духовным учением Спасителя и миром плотских забот, в который были погружены люди, озабоченные стремлением выжить в этом жестоком обманчивом мире.
В проповедях, звучавших как колокола тревоги, он призывал к терпению и покорности воле Божией, к смирению, но бесконечно думал о страданиях простого люда, о том тумане и мраке, которым закрыто было будущее русского народа, утерявшего веру в себя и своих правителей.
А правители Руси, копируя повадки ордынцев, рвались рьяно к одному – получить от всесильной Орды право на сбор ясака – дани с русских княжеств, использовав право сильного, ободрать как липку, да оставить тайком себе треть собранного. Таковы были нравы князей. Все они хотели властвовать, опираясь на дикую силу Орды. Ордынские ханы с насмешкой и издевкой наблюдали за этой позорной, зачастую кровавой междоусобной враждой князей да бояр.
Могучая Орда все глубже вторгалась в русские просторы. Огромный паразит пустил ядовитые щупальцы в самое сокровенное – в сознание русского человека, истощив его внесенным ощущением бессилия и безнадежности будущего. Превращенные в вечных данников – райя2, русские люди уже почти смирились с неизбежностью проживать жизнь согбенно, влачить свои кандалы от младенчества до старости.
Преподобный со скорбью осознавал, что матери не хотят рожать рабов-данников, что все меньше становилось ратников в княжеских дружинах. Россия тихо увядала. Первым уходил сломленный Киев, могучий некогда и мудрый. Еще жила Киево-Печерская лавра, еще западали в душу киевлян проповеди православных иерархов, еще воодушевлял духовный подвиг монашеских общин. Но увядание побеждало. Невидимый червь точил народную душу. И вот уже хозяйничают в Киеве литовские князья. Речь литовская и польская на улицах забивает русскую. Да все чаще звучит речь кипчакская3. И смиренно горбятся плечи русичей, придавленные иноземным мечом и иностранным словом.
Об этом выстраданно думал Отец Сергий. И великое таинство свершалось бесконечно долгими ночами, когда молитва уже не успокаивала душу Преподобного. Знал и понимал: духовный подвиг его становился безупречным примером. Тысячи разуверившихся молодых русичей шли к нему как к последнему жизненному приюту на земле, постригались в монахи с одной мыслью – уйти от безысходности, уйти от гнета, обрести духовную свободу, дорога к которой была закрыта в мирской жизни. Но более всего им хотелось уйти от печальной обреченности.
