Иностранная литература №03/2012 - страница 6

– Мы вернемся, – ободряюще кричали они нам.

– Но зачем тогда улетаете? – спросила я. – И куда?

– В Африку. Там будет тепло, даже когда здесь наступят морозы.

– В таком случае почему бы вам не остаться там?

– Потому что хотим с вами снова увидеться.

– Так может, нам лучше встретиться в Африке?

– Почему бы и нет! – отвечали они.

Когда высоко в поднебесье над нами пролетала стая диких гусей, на ферме в гусиных птичниках поднялся страшный переполох. Хотя у гусей-невольников крылья были подрезаны, они хлопали ими так неистово, что шум доносился до самых отдаленных уголков фермы, а наши сердца, как выразился один мой друг, охватила какая-то непонятная меланхолия.

Прохладными звездными ночами индейцы гуськом, на цыпочках, пробираются по отрогам Альп. Неслышно скользят они по заросшим травою склонам, держа своих лошадей в поводу. Развевается на ветру и покачивается воткнутая в стволы их ружей ковыль-трава.

Аисты еще не встали на крыло, еще щелкали клювами, чистили перья, готовились к перелету, иногда то один, то другой, подстегивая товарищей, делал несколько пробных кругов, когда вдруг откуда-то появился всклокоченный мужичок в двубортном пальто из драпа и закричал им:

– …умолкли вы? готовитесь к отлету?

а потом добавил:

– Там непонятен будет ваш язык…

Он еще много чего говорил им своим возбужденным скрипучим укоризненным голосом – например, повторял много раз: пойте, пойте же, дети мои! – пока, наконец, не убрался.

По окрестностям разъезжает какой-то крестьянин, который, сидя на козлах, похоже, даже не смотрит, куда везут его лошади. Крытая фура, я думаю, раньше принадлежала странствующему цирку, потому что на тенте разными красками была намалевана поразительная картина. Множество воинов скачут куда-то верхом, а над ними виден вроде бы хвост летящей по небу кометы.

Отчего он такой безучастный, этот крестьянин, никто не знает, точно так же как неизвестно, что у него под брезентом, что и куда он везет: коноплю? оружие? сахарную свеклу? бочки? гробы?

Охранники иногда устраивают аукционы, на которые собираются толпы – заглядывают даже девушки из “Веселой распутицы” и рабочие спиртзавода.

– Вы слышали, Шпилька выходит замуж? – поделилась новостью Пики.

– Да ты что! За кого?

– За какого-то изувера.

– Ты уверена?

– Абсолютно.

– Замуж – за изувера?

– За кого-то на букву “и”. Может, за инженера? Или за инкассатора? Я точно не помню. Изувер или инженер. Что-то вроде того.

Мне опять пришлось представляться Белле – золотой рыбке, которая в очередной раз не узнала меня. После чего долго распиналась, как она рада, а потом вдруг спросила:

– По-твоему, я действительно неврастеничка и синий чулок?

– С чего ты взяла?

– Так обо мне говорят за глаза. Да и в глаза тоже.

– Кто?

– Да все. Остальные. И прежде всего мальчишки. Опять я забыла имя.

Я назвалась.

– Да не твое. Свое!

Бойси сказала мне: “Мальчишки иногда подкрадываются сзади и что-то над нами проделывают – не знаю что, но делают они это здорово”.

“Плохо было бы без мальчишек”, – сказала Бойси.

Однако, что это за тип в самом центре картины, намалеванной на брезенте фуры? Такой худой и такой мрачный, что вся сцена кажется мне зловещей.

Обыкновенный венгерский граф Мориц Венёвский[4], изведавший лиха в русском плену, кончил тем, что стал королем на Мадагаскаре.

Ночь в лесу (Вечер у секеев)