Рассказывающую об этом треволнительную книжку с цветными картинками своим товарищам читал Очкарик. Дело в том, что по вечерам охранники, когда им надоедает все, в том числе даже карты, читают вслух какую-нибудь книгу или газету. Таким образом, графа этого – интересно, что это значит, граф? – я могла бы назвать своим земляком, ведь, как мне рассказывали, одна из ветвей нашего семейного древа – все мои предки по материнской линии – родом с Мадагаскара, острова, на весь свет знаменитого тем, что когда-то на нем обитали исполинские страусы. Скорлупа их яиц была так прочна, что даже сегодня, спустя тысячелетия, на побережье частенько находят громадные яйца, сохранившиеся в целости и сохранности. По отцовской же линии мой род восходит к страусиному племени из долины Лимпопо, и здесь, на Венгерской низменности, две эти линии интересным образом пересеклись во мне. Как замечательно, что это случилось.
Но это еще не все. Граф, что бы это слово ни означало, оказался в плену – точно так же, как мы. Правда, его, в отличие от нас, в плен взяли русские.
К тому же из-за полученной в одном из сражений раны Венёвский охромел, то есть ноги после этого у него были не совсем одинаковые. (Одна была, вероятно, короче другой.)
Но ничуть невзирая на это, хромой граф все же умудрился бежать и добраться до Мадагаскара, и даже сделаться там королем.
Почему бы нам, по примеру Венёвского, не последовать тем же путем до самого Мадагаскара?
Также выяснилось, что путь, который Венёвский с товарищами проложили к Мадагаскару, сопряжен со всяческими приключениями и проходит через Камчатку (ясен пень, что не через Гонолулу, заметил один из охранников, и над этой дурацкой остротой они долго ржали). Интересно, как она выглядит, эта Камчатка?
А еще интересно, что это за штука такая – граф? Как бы звучало, скажем: граф Янош Страус? Или графиня Страус-Я-Лично?
Все было бы проще, будь у нас глобус или географический атлас. Да еще надо бы раздобыть где-то автобиографию этого славного землепроходца.
Ведь граф этот, с картой или без карты – пока это неизвестно, пытался бежать многократно и, хотя его много раз ловили, добрался-таки до родины моих предков.
Мы устроим побег!
Нужна карта.
Нам бы только добраться до Секейкочарда[5]! Ведь Кочард, как общеизвестно, это же перевалочный пункт, место так называемой пересадки, короче, узловая станция. Стоит нам только туда попасть – и ищи ветра в поле.
Мы устроим отсюда побег!
Долой эти нечеловеческие – или, точнее, нестраусиные, хотя это не звучит, – условия!
Долой рабство! Нас ожидает Африка!
Отчаливаем, аллегро!
Этими словами – аллегро, аллегро! – обычно подбадривает носящихся по выгону страусов Восьмиклинка, щукоглавый охранник, от которого вечно разит самогоном из горечавки. Я понятия не имею, что он хочет этим сказать. А вчера Очкарик еще добавил:
– Аллегро ма нон тропо.
– Что значит “нон тропо”? – спросил Восьмиклинка. На пороге своей караулки они как раз уплетали служебный ужин. Конкретно, ели мамалыгу, которую сами они называют малай.
Михай Дубина, сняв башмак, обнюхивал свою ногу.
– Ма нон тропо, – встрял тут Пузан, – значит: не слишком шустро.
– А вот у меня был кот, – задумчиво произнес Восьмиклинка, уписывая служебную мамалыгу, – ну такой шустрик!
– Ну и что с ним стало? – осторожно спросил Очкарик.
– Я его на гуляш пустил.
– И как, вкусно было?
– Да так себе, – закончил делиться воспоминаниями Восьмиклинка и продолжил жевать малай.
