Зигмунт. Меня привели в какую-то комнату. Посадили на табурет. Шторы задвинуты. Хотя за окном светило солнце. Лампа в лицо. За столом – Менахем.
Менахем. Поручик Здислав Холева. Буду вести ваше дело. Фамилия?
Зигмунт. Менахем, это ты?..
Менахем. Я встал из-за стола.
Зигмунт. Он встал из-за стола.
Менахем. Подошел к нему.
Зигмунт. Подошел ко мне.
Менахем. И дал ему по морде.
Зигмунт. И со всей силы ударил меня по носу. По-моему, у него был кастет. Я услышал, как что-то хрустнуло. Упал с табурета и потерял сознание.
Менахем. Чушь. Какой еще кастет? Меня немного занесло, когда я увидел улыбку этого сукина сына, который изнасиловал мою жену, сжег моего ребенка и убил моего друга. Не говоря уже о тысяче других.
Зигмунт. Они облили меня водой. Я пришел в себя. Нос распух. Глаза едва открывались. Что делать? К кому обратиться? За что меня взяли? Кто может помочь?
Менахем. Ты должен называть меня “пан поручик”. Ясно? Зигмунт. Есть, пан поручик.
Менахем. Я подумал, что жалко тратить время на протокольные вопросы. Я ведь знаю о тебе все, сукин ты сын. Например, что ты живешь в доме убитого тобой раввина. А вот интересно, знают ли об этом твоя жена и твои дети? Знают ли они, что в сорок пятом ты был одновременно вожаком банды и председателем совета гмины? Милиционеров сдавал бандитам, а бандитов – милиции. Когда как было выгоднее. Вот только свидетелей, курва, не осталось, подумал я.
Зигмунт. Аты, курва, попробуй найди свидетелей, подумал я.
Менахем. Но сейчас меня интересует только одно. Что ты сделал с Якубом Кацем 24 июня 1941 года на углу Пшитульской и Нового Рынка?
Зигмунт. Ах вот о чем речь! Не понимаю, что вы имеете в виду, пан поручик. Насколько мне известно, 24 июня Якуб Кац был убит немцами…
Менахем. Мне не хотелось его бить. Я просто вызвал ребят и приказал с ним поработать.
Зигмунт. Они били меня палками, обливали водой и опять били. Приходил врач, говорил, что можно продолжать, и они продолжали. Этот сукин сын только заглядывал время от времени и спрашивал, кто и когда убил Якуба Каца. Боже! Но я уже знал, что делать.
Хенек. Меня привели в темную комнату, посадили на табурет. Лампа в лицо, за столом – Менахем.
Менахем. Я поручик Здислав Холева, буду вести ваше дело. Фамилия?
Хенек. Если ты, Менахем, – Здислав Холева, то я – китайский император.
Менахем. Я встал.
Хенек. Он встал.
Менахем. Я подошел.
Хенек. Он подошел.
Менахем. И ударил его по морде.
Хенек. И со всей силы ударил меня по лицу. Я сказал: “Бог тебя простит, брат мой”. И подставил вторую щеку.
Менахем. Я врезал ему по второй. Он подставил третью. Я разозлился и позвал ребят. “Вспомни, кто убил Якуба Каца”, – сказал я. И велел ребятам приниматься за дело. Хенек. Меня били. Обливали водой. Опять били. Приходил врач, говорил, что можно продолжать, и они продолжали. И всё спрашивали про Якуба Каца.
Менахем. Позвонили из министерства: “Что ты творишь, Менахем? Зачем издеваешься над ксендзом? На хер нам война с костелом? Ты что, хочешь, чтобы из него мученика сделали?” Курва, ничего в этой стране не добьешься! У ксендзов везде свои люди.
Владек. Из подвала меня привели в светлую, солнечную комнату. Глаза с трудом приспосабливались к свету. Посадили на стул. Смотрю – входит Менахем. Я очень обрадовался.
Менахем. Привет, Владек, рад тебя видеть.
Владек. Менахем, сколько лет, сколько зим! Я так рад! Как там Зоська?
Менахем. Зоська в Америке. Но письма не доходят. Сам понимаешь, Владек.
