«Литературное радио» (Санкт-Петербург, 2009): был Рахман Кусимов и Наиля Ямакова. Я даже помню, что Кусимов читал «Правила связи» («зыбко и хрупко, все зыбко и хрупко, / пусть даже правила связи легки: / не говори в телефонную трубку, / если гудки»), а Ямакова – «Свадьбу».
«Киевские лавры» (Киев, 2009, 2010). Я первый раз услышала стихотворение Сергея Гандлевского о том, как возвращался юннат из кружка («Первый снег, как в замедленной съемке…») и «песни Аллы Пугачевой / про то, чтоб лето не кончалось» Марии Галиной («На это гульбище бессмертных…»). Аркадий Штыпель читал примерно как на слэмах, про «пароход современности», и про то, что «все думают – ремонт, а это не ремонт», и я пыталась совместить эту слэмовую ипостась со стихами из январского «Нового мира»:
Один, другой… слетает сон:
гряда барханная курится,
и колокольцев слабый звон,
и выгоревшие ресницы.
И неподвижны и суровы
края с горами по краям.
…………………………………
И вымершие острословы,
чьи шутки непонятны нам.
И, конечно, Шота Иаташвили. Ему вручали премию, он читал «Жэн-щи-на лэ-тит», медленно, как-то растягивая, распевая, по-русски, и одно стихотворение по-грузински, и летел над сценой. В белой блузе, изогнувшись над микрофоном, поднимаясь над ним и летя. Это зрительское, читательское впечатление мне чрезвычайно дорого, и жизнь была бы беднее без него.
«Порядок слов» (Минск, 2010), где, кроме уже слышанных мной Дмитрия Строцева и Андрея Хадановича, была Югася Коляда, которую я потом переводила, Виталь Рыжков, которого надеюсь еще перевести, и Мария Мартысевич («Ибо если миротворец впрямь добывает миро, / От чудотворца можно ждать совершения чуда. / Все по плану: плачет Божия Матерь, / Целует Иуда, улыбается Будда»).
Фестиваль поэзии на Байкале (Иркутск, 2010), кроме недели безнаказанного счастья, огромной коллекции Художественного музея, до третьего, «китайского» этажа которого я так и не дошла (пора вернуться), и неплохого «Гамлета» в театре им. Охлопкова, кроме фантастической поездки в Усть-Орду, КБЖД и букета бесценных дружб, подарил мне стихи Булата Аюшеева. Тогда же я первый раз услышала со сцены Олега Чухонцева (березову кукушечку, которая «зимой не куковат») и Льва Рубинштейна. Рубинштейна, разумеется, можно читать с листа, и никаких карточек, разумеется, не было – но ни до того, ни после я его авторского чтения не слышала. Стихи Чухонцева, к тому моменту уже пребывавшего в статусе живой легенды, я знала, мягко говоря, плохо – бывают такие несовпадения. Но вот четвертый год я провожу за чтением всего корпуса его произведений, подбираясь к ним то с одной, то с другой стороны. Похоже, это будет долгая история, и хочется верить, с хорошим концом. Самостоятельно найти Булата Аюшеева у меня действительно не было шансов: журнал «Байкал» в Москве не продается и в сети не выкладывается, в соцсетях его не было, в Журнальном зале есть единственная подборка в «Сибирских огнях», правда, большая. Первая книжка Аюшеева – этого года, издана в Улан-Удэ, и рецензий на нее в толстых журналах будет не думаю, что много. Надеюсь, будет хоть одна. Моя. А между тем:
Вдруг подошли десять черных старух
с корзинами за плечами, с лопатками в руках
и стали дружно забрасывать дом Цибикова кизяком.
Потом так же молча удалились.
«Алтанбулагские старухи», – подумал Цибиков,
радуясь, что есть теперь чем растопить печку.
На плите как раз был установлен цветной китайский чайник.
