Его воротило от собственных родственников, от этой липкой атмосферы пьяного «родства». Он чувствовал себя чужим, наблюдателем из другого мира. И только присутствие Дайки, ее наивная попытка вписаться в этот балаган, делали вечер еще более невыносимым. Она была здесь из-за него. И это было еще одним поводом презирать и себя, и их всех.
Вечер начался на удивление… прилично. Родственники Марка, казалось, включили режим «гостеприимство для важной персоны». Вопросы Дайке задавали, но без излишнего любопытства, больше походя на светскую беседу. Тетя Марина хвалила ее платье и умный вид. Мать налила ей сока, даже не пытаясь предложить вино, и с гордостью рассказывала Дайке о «достижениях» Марка в учебе (сильно преувеличенных, как отметил про себя Марк). Дядя Игорь рассказал пару относительно безобидных анекдотов и даже поинтересовался у Дайки ее мнением о какой-то книге, которую она упомянула. Отчим поддерживал разговор общими фразами, стараясь выглядеть солидно.
Марк сидел и наблюдал за этим спектаклем с плохо скрываемым внутренним цинизмом. Он видел, как напряжена мать, как она одергивает скатерть, как неестественно громко смеется шуткам дяди. Он замечал, как тетя Марина сдерживает язвительные комментарии, которые обычно слетали у нее с языка. Он видел, как отчим старательно подбирает слова. Они все играли роли. Играли для Дайки, для этой милой, умной девочки в красивом платье, которая была «девушкой Марка». Они создавали иллюзию нормальной, дружной, пусть и шумной семьи. И это представление было почти таким же отвратительным, как их обычное пятничное состояние, если не хуже – из-за своей лживости.
Но Дайка… Дайка сияла. Она явно принимала все за чистую монету. Ей нравилось внимание, нравилась эта атмосфера «теплого» семейного круга. Она смеялась, отвечала, рассказывала о себе, чувствовала себя принятой и оцененной. Ее искренняя радость и легкое волнение были почти осязаемы.
И странное дело – глядя на ее неподдельное удовольствие, Марк почувствовал, что его собственное раздражение и отвращение немного притупились. Ее наивность, ее неспособность или нежелание видеть фальшь, создавали вокруг нее какое-то защитное поле, которое частично гасило его внутренний мрак. Он все так же презирал эту комедию, но злость не разъедала его так сильно, как обычно. Ее присутствие, как ни странно, делало вечер терпимым. Не хорошим, но терпимым.
Когда пришло время уходить, Дайка прощалась со всеми с искренней теплотой.
«Спасибо вам большое! Мне было так приятно познакомиться!» – говорила она, и ее глаза светились счастьем.
«И нам, деточка, и нам! Приходи еще обязательно!» – рассыпалась в любезностях мать, провожая их до двери.
Они вышли на улицу, в ночную прохладу. Дайка взяла Марка под руку, все еще переполненная эмоциями.
«Марк, у тебя такие замечательные родители! И тетя с дядей такие веселые! Мне так понравилось!» – щебетала она. «Я так волновалась, а они оказались такими… такими милыми!»
Марк посмотрел на ее счастливое лицо. Милые. Веселые. Замечательные. Он видел совсем другое – видел заискивание матери, фальшивую бодрость тети, натужные шутки дяди. Видел отчаянное желание его семьи выглядеть лучше, чем они есть, перед его «приличной» девушкой. Но он не стал ее разубеждать. Зачем?
«Я рад, что тебе понравилось», – сказал он ровно, даже позволив себе легкую улыбку.
Он проводил ее до самого дома. Всю дорогу она рассказывала, как ей понравился салат Елены Викторовны, как смешно шутил дядя Игорь, какая приятная женщина его тетя Марина. Марк слушал, кивал, вставлял короткие фразы. Ее хорошее настроение действительно не дало его собственному рухнуть в привычную пропасть отвращения к миру.
