Читать онлайн Саломе Бодино - Инструкция по расставанию

Любителям разбитых сердец просьба не беспокоить.

Ромен Гари

Посвящается бабушке

Солнечный свет достигает поверхности Земли за восемь минут двадцать секунд. Телефонное соединение устанавливается за три секунды. Чтобы макароны достигли той степени готовности, что вам по вкусу, их нужно держать в кипящей воде от восьми до тринадцати минут. На переваривание плохой новости уходит два часа. Зубы можно почистить за семь минут. Прогулка от бульвара Фий-дю-Кальвер до Елисейских Полей занимает целый час. Речь Колина Пауэлла, в которой он объясняет необходимость войны, развязанной Америкой, длится две минуты пятьдесят одну секунду. В среднем оргазма можно достичь за пять минут. За двенадцать, если речь не о мастурбации. Чтобы получше узнать коллегу, достаточно пообедать с ним два-три раза. А за три часа непрерывного общения можно подружиться. Отнимите час, если беседа сопровождается выпивкой. Чтобы разругаться с матерью, хватит и пяти минут. Если вы достаточно изворотливы, вернуть ее расположение можно за три минуты (хотя детям до трех лет потребуется лишь одна).

Но когда речь идет о любви, сосчитать невозможно. Влюбиться – значит не заметить, как останавливается время. И поэтому Виктор обратил внимание на Лолу всего лишь через десять минут после ее появления. За две минуты он протиснулся к ней сквозь толпу. И всего за одну поймал момент, чтобы вклиниться в разговор.

В ту же секунду, как взгляд Виктора упал на Лолу, – на самом деле эта секунда равнялась миллисекунде (в минутах это выражается как один, запятая, шесть-шесть-шесть-шесть-семь, умноженное на число Эйлера в минус пятой степени) – в эту секунду абсолютная истина отделилась от всех расчетов, в которые верил Виктор.

Один-единственный раз в жизни он никуда не опоздал.

Хоть Виктор и смог найти применение каждому квадратному метру своей крохотной квартиры, больше его жилплощадь не стала. Переезд Лолы прошел не то чтобы очень гладко. Ей оказалось тяжело принять, что теперь ее одежда будет храниться в кухонных шкафах. В них уже соседствовали сковородка, кастрюля, два набора столовых приборов, два винных бокала, одна чашка – вторая к тому времени разбилась – и белье Виктора, которое не влезло в шкаф для швабры. Виктор всегда жил один, но ему нравилось иметь у себя атрибуты семейной жизни. И Виктор, и Лола были совершенными новичками в искусстве сосуществования, но они умели – а это дано далеко не всем – упрощать себе жизнь.

Лола отыскала свободный угол, в который пристроила пластиковый комодик, чтобы хранить в нем папки. Иногда они скатывались на пол, но и там чувствовали себя замечательно.

Сложно сказать, долго ли Виктор и Лола были вместе. Их любовь, казалось, без усилий существует отдельно от них самих. Они встречались по утрам, затем по вечерам, и вот уже две отдельные жизни слились в одну, и теперь его привет звучало из ее уст, ее улыбка появлялась на его лице, а привычные обеденные меню смешивались между собой, но это уже никого не удивляло. Для них словно не существовало скуки, они не знали, что такое ревность, а жалоба в их доме прозвучала лишь однажды, да и то потому, что Виктор, споткнувшись о папки Лолы, разлил молоко на клавиатуру.

Виктор, уволившись с должности преподавателя музыки в коллеже (решил, что это действует на него удручающе), стал давать частные уроки ученикам разных уровней. Кому-то нужно было помочь раскрепоститься, а кого-то научить слушать и делиться. Его проектом уже заинтересовались две семейные пары. Одни родители, разочарованные полным отсутствием таланта у сына, собирались пятый год мучить ребенка занятиями на фортепиано (мальчику было девять). Вторые, доведенные до отчаяния эгоизмом дочери (бессердечный ребенок семи лет с абсолютным слухом), записали ее на занятия в качестве наказания. Виктор был вполне доволен тем, как все сложилось. Когда он неожиданно встречал на улице бывших коллег, те, узнав, чем он занимается, всегда очень удивлялись и, как один, усматривали в его работе какую-то альтруистическую причуду, а потом говорили другим бывшим коллегам: «А кстати, я тут Виктора видел, он теперь в политике».

Виктор рано открыл в себе склонность к музыке и, надо признать, прожил несколько довольно успешных творческих периодов. Например, в коллеже он прятался за времянками и, покуривая, дописывал рок-оперу в готическом стиле, которую бы охотно поставил, если бы зам по воспитательной работе не оставила его после уроков. Так и гаснут искры таланта: в школьном дневнике.

К счастью, родители Виктора высоко ценили одаренность сына. Курс обучения в музыкальной школе он преодолевал, как рассудительная скаковая лошадь. Виктор сочетал в себе качества, которые могли обеспечить ему большое будущее (самостоятельность, изобретательность, дисциплинированность), но которые одно за другим оказались загублены отвращением к конкуренции, ленью и неспособностью переносить джетлаг (нет, на международных конкурсах Виктор не выступал).

Он изо всех сил старался держаться за счет своего таланта – решил работать только на себя и быть независимым, когда понял, что семьдесят пять процентов ребят из его выпуска станут преподавать игру на флейте, – но ему пришлось признать, что он утратил какое-то особое душевное свойство, которое когда-то было ему доступно.

И вот, растопырив пальцы, Виктор вновь и вновь заставлял учеников повторять бетховенское ми-ре-ми-ре-ми-си-ре-до-ля.

Этот спокойный ход событий, этот ритм приходился Лоле по душе. Будучи аспиранткой философского факультета, она целыми днями писала диссертацию, для которой так и не сформулировала проблему исследования, и преподавала алгебру потерявшим всякую надежду старшеклассникам – все иллюзии рассеивались, когда приходило время складывать x и y. В то же время Лолу занимали и более мистические мысли. Она убедила себя в том, что, если закончит диссертацию в срок, ее отец полностью излечится от рака и не узнает, что такое рецидив. Сдаваться было уже поздно. Вера в чудо слишком глубоко засела у Лолы в душе (против ее воли). И поэтому она всякий раз поднимала крышку ноутбука с такой осторожностью, словно приступала к операции на открытом сердце. Ей постоянно казалось, что времени не хватает. И это ее очень тревожило. Но, оставшись один на один с собой, у нее получалось настроить свой внутренний камертон.

Пока что Лола не волновалась за Виктора. Он по-прежнему жаловался на избалованных учеников, нестриженые ногти, невыученные уроки. Пошатнувшиеся амбиции не затронули его убеждений. Печальный юноша есть сомневающийся мятежник. Но главной в жизни Виктора оставалась надежда. И вера в то, что они будут счастливы.

Этим чувством, словно ковром, был выстлан каждый его день.

Виктору и Лоле не пришлось учиться узнаванию. Они уже знали – или, даже скорее, признали друг друга. И все же случайные вздохи, взгляды, слегка завышенные нотки в голосе выдавали им недостатки друг друга. К чему расходовать силы на широкие жесты, если можно любить друг друга и при этом не стремиться удивлять партнера? Виктор и Лола понимали, какая роскошь им доступна. Они любили друг друга по умолчанию. Их к этому подтолкнуло какое-то неописуемое чувство. Они были счастливы как бы невзначай.

Но так же невзначай они время от времени продолжали изучать друг друга.

Виктор сидел на диване перед телевизором, как и всегда, когда Лола вот-вот должна была появиться в квартире. Телевизор, конечно, работал без остановки, но обычно Виктор находил минутку, чтобы накрыть на стол, зажечь свечу, наполнить комнату ароматом блюд (ему нравилось демонстрировать Лоле, как сильно он ее ждет). А Лола с удовольствием представляла, как Виктор готовится к ее приходу.

Но в тот вечер Лола вернулась домой, а Виктор не двинулся с места. Хуже того, он не откликнулся, когда Лола его позвала, и даже не повернулся, когда она дважды хлопнула дверью, чтобы заявить о своем присутствии. Виктор заметил её, только когда Лола встала прямо перед ним:

– О, любимая, ты пришла! Прости, это просто что-то с чем-то, смотри!

Лола повернулась к телевизору. Шел выпуск восьмичасовых новостей, которые Виктор всегда смотрел. Лола терпеть не могла эту передачу. Ей становилось не по себе. Умная программа новостей каждый день подбирала сюжеты, ориентируясь на интересы телезрителя (данные, если верить интернету, алгоритм выуживал непонятно откуда). Каждый, кто включал телевизор, становился, можно сказать, главным редактором своего выпуска.

– Ты же знаешь, как я все это ненавижу. Мне кажется, будто я копаюсь у тебя в мозгу.

– Нет, правда, посмотри. Это безумие.

Лола, вздохнув, уселась рядом с Виктором.

– С нами на связи Мишель. Здравствуйте, Мишель!

– Добр…

– Мишель – пятидесятисемилетняя владелица ресторана в городе Сент-Эньян департамента Луар и Шер. Однако, приобретя TimeWise, она решила бросить все. Мишель, расскажите подробности.

Энергичная женщина, стоящая у входа в ресторан, заговорила, обращаясь в камеру:

– О, дочки меня убьют. Они считают, это почти то же самое, что сказать: мы познакомились в интернете. Так, мол, не делается. Вы не согласны?

– …

– Но TimeWise действительно изменил мою жизнь. Расскажу вам все. Мы с Аленом женаты уже тридцать три года, и иногда то он, то я были не прочь где-нибудь задержаться, ха! Но, узнав, что нам осталось провести вместе три года, мы решили прожить их на полную катушку. Ах, если бы мы…

– Невероятно, Мишель. Просто невероятно. Скажите, пожалуйста, как это повлияло на вашу жизнь?

– Ну, мы решили передать управление рестораном родственникам и уехать в кругосветное путешествие.

Лола несколько задумчиво рассматривала Виктора. Ей показалось трогательным, что он вдруг заинтересовался людьми, жить которым осталось всего ничего. О смерти они говорили нечасто, но Виктор все же иногда задумывался, куда люди попадают после – возможно, в рай или в ад? Он вырос в семье атеистов, но так и не смирился с тем, что его не покрестили. Если попадание в рай служило залогом чистой совести, то Виктор был не прочь обзавестись билетом до Элизиума[1].

Виктор все время был рядом, пока отец Лолы боролся с болезнью. Он обожал Жака. C матерью возлюбленной отношения у Виктора складывались чуть сложнее, но он подходил к этому философски – даже не самые ярые поклонники банана принимают жвачку Malabar с двойным вкусом.

– Мишель, вашей любви отмерено всего три с небольшим года. Можно только догадываться, каким ударом стало это известие! Думаете ли вы о том, что случится потом?

Взгляд Мишель помрачнел. Женщина замерла.

– Нет… Мы ведь не знаем наверняка, что нас ждет в конце, поэтому живем настоящим. Тот, кто останется, сможет вернуться к работе в ресторане вместе с родными…

– Занятно, – сказала Лола. – Нам ждать смертной казни или массового самоубийства? Не совсем понимаю, к чему все это.

– Спасибо, Мишель. Мы будем следить за развитием событий. Можем ли мы пожелать вам что-нибудь особенное?

– Ну конечно! Чтобы домой вернулась не я! – воскликнула Мишель, странно усмехнувшись, и Виктор выключил телевизор.

– Спасибо, что поделился этими радостными минутами, любимый. Пойду приготовлю ужин.

Виктор взял Лолу за руки. В его взгляде появилось что-то совершенно новое. Или, скорее, в его взгляде опять появилось что-то совершенно иное. Глаза засверкали вернувшимся воодушевлением. Признак мимолетного, но сильного увлечения. Так было и с живописью, и с бегом, и с вегетарианством. Все эти порывы длились недолго, зато Виктор научился мастерски готовить рис.